Автор этой книги и её читатель находятся сейчас примерно в том же положении, в каком находились Ноултон и Хильярд, когда они испытвали на себе давление подать дело в суд. Мы, однако, не осаждены газетчиками и избирателями. Мы можем проверить на прочность жалкие доводы расследования и заявить:
«Предоставьте нам больше материальных свидетельств. Если вы не можете найти запачканное кровью платье, то докажите, что Лиззи сожгла его или избавилась от него каким-либо другим способом. Вы не сделали ни того, ни другого. Если вы не можете показать нам орудие, которым были убиты Эбби и Эндрю, предоставьте нам убедительное объяснение, почему нет или скажите нам, куда оно делось. И сделайте это без каких-либо уловок. Как-нибудь свяжите это с обвиняемой. Скажите нам, было ли у него топорище или его не было. Убедите нас в том, что семейство Борденов было котлом кипящей ненависти столь неистовой, что она смогла спровоцировать эту бесчеловечную резню. Лиззи говорит, что во время убийства она была на сеновале амбара, и у неё даже есть свидетель, который это подтверждает. Ваши контрпоказания оказались прозрачным лжесвидетельством одного из ваших сотрудников. Нет, этого недостаточно, чтобы отнять жизнь у этой женщины!»
Почему большинство жителей в Фол-Ривер, и в то время, и несколько поколений спустя, могло с такой готовностью предположить, что женщина христианского воспитания и безупречной общественной репутации, могла убить с такой вопиющей дикостью? Конечно, те, кто с самого начала считал её виновной, получили поддержку в виде немедленного объявления Маршала Хильярда, сказавшего, что дальнейшего расследования не будет; дело закрыто. Умозаключение было неизбежно. Что касается полиции, то она сочла, что поймала убийцу; это присяжные выпустили её на свободу.
Cтолько лет спустя мы не можем представить себе Лиззи наклонившейся с тесаком в руке над лежащей ничком Эбби, наносящей удар за ударом по голове этой пожилой женщины, а затем и повторяющей это выступление внизу, на этот раз беря за мишень тело своего отца—человека, к кторому она несомненно питала достаточно тёплые чувства несмотря на его скаредность. Но мы не жили в Фол-Ривер в 1893 году. Вышеописанная сцена обладает мистической силой мифа о Медее, убивающей своих детей, или Эдипа, убивающего на распутье своего отца, и становится ясным, что Фол-Ривер—а возможно, большая часть Америки—как раз нуждалась в то время в подобном мифе точно так же, как древним грекам нужны были их мифы. Я предпочитаю оставить дальнейшее исследование этого вопроса в руках историков, психологов и антропологов; может быть, даже философов и богословов—людей, гораздо более квалифицированных, чтобы ответить на него, чем я.
Эти убийства были работой вырвавшегося на свободу маньяка, и это описание никак не соответствовало спокойной молодой христианке на скамье подсудимых, как и остальные факты, какими они были представлены на суде.
Новость об оправдательном приговоре Лиззи искрой пронеслась по телеграфным проводам считанные минуты после того, как было вынесено решение, и эта новость распространилась по Фол-Ривер так же быстро, как разлетелась новость о самих убийствах десять месяцев ранее. Господствовало мнение, что присяжные зайдут в тупик пытаясь вынести вердикт: что большинство из них сочтёт её виновной, но решение не будет единогласно, а потому будет недействительно. Таково же было мнение Ноултона и Пилсберри, и это и была цель, которую они истово желали достичь. Если бы присяжные не смогли прийти к единогласному рещению, они могли бы безнаказанно прекратить дело и как ни в чём ни бывало заняться другими делами.
И снова Лиззи стала единственным предметом обсуждения на каждом углу. Суммы переходили из рук в руки по мере того, как выплачивались пари, и толпа начала собираться перед домом на Секонд-стрит, как и раньше. Пошёл слух, что Лиззи прибудет в экипаже из Нью-Бедфорда. Самый знаменитый житель Фол-Ривер с триумфом возвращается домой!
Отряд из 12 полицейских был отправлен расчищать улицы и сдерживать толпу. Видели, что на кухне горел свет. Разнёсся слух, что Бриджет вернулась на свою старую работу и готовила закуски по поводу возвращения своей хозяйки. Но, как обычно, это было неправдой: Бриджет никогда не вернулась в дом 92 на Секонд-стрит.
К 8 часам вечера толпа, состоящая из более 2,000 человек, стала волноваться от разочарования, как часто бывало и раньше. Посыльный пришёл с вестью, что Лиззи прибыла поездом и направляется к дому Чарльза Холмса на Пайн-стрит. Толпа застонала, но половина её, настроенная на этот раз хоть мельком увидеть звезду, отправилась на Пайн-стрит.
Они опоздали и не увидели, как экипаж остановился перед домом Холмсов. Лиззи вышла первой и первой поднялась по ступенькам. За ней быстро последовали Мистер Холмс, Эмма и Мисс Анни Холмс. Несколько журналистов встретило поезд и потянулось вслед за экипажем Холмсов, но лишь один из них был приглашён внутрь, где всех торжественно встретили доктор Боуэн и Преподобный Джаб с супругой.
Лиззи назвала себя «счастливейшей женщиной на свете», но отказалась обсуждать процесс и, разумеется, убийства, которые были ему причиной. Этот обет молчания она соблюдала всю свою оставшуюся жизнь.
Тем временем, на Секонд-стрит толпа продолжала расти, исходя из предположения, что раньше или позже, Лиззи вернётся домой и проведет там ночь. Около 11 вечера непонятно откуда взявшийся оркестр присоединился к празднованию, и прозвучал праздничный гимн «Доброе старое время».
Комментариев нет:
Отправить комментарий