Последнее вполне могло быть правдой, потому что Лиззи была поклонницей сцены, привлекаемая, без сомнения, романтическим ореолом и весельем, которых так не хватало в её жизни. Особенно она любила Нэнс О’Нил, инженю в постоянной труппе театра в Провиденсе. Когда бы ни было назначено театральное выступление в Фол-Ривер, хотя сама она его не посещала, она покупала много билетов и распределяла их между своими друзьями и, довольно часто, устраивала у себя на дому вечеринку для актёров после спектакля.
Огни, музыка, смех и веселье актёров и актрис до глубокой ночи были для Эммы череcчур. Она считала, что после трагедии, отравившей всю их жизнь, их долгом было доживать свои дни, уподобившись Королеве Виктории—меланхолично, всегда одетыми в чёрное и никогда не улыбаясь на людях.
Они были друг на друга совсем не похожи. В то время как Лиззи пыталась играть на древнем пианино, которое Эндрю поместил в гостиной дома на Секонд-Стрит, Эмма и не пыталась. Лиззи была активна в церкви, Эмма тихонько сидела в 21 ряду. Лиззи рвалась путешествовать; Эмма ни разу не покинула пределы Новой Англии. Насколько известно, у Эммы никогда не было поклонника или ухажёра. Что же касается Лиззи, то она была сообразительная и бойкая на язык и её шарм очаровывал и мужчин и женщин. О Лиззи было написано миллион эпитетов, а Эмма всё ещё остаётся в тени. То немногое, что o ней стало известно или осталось в памяти, наводит на мысль, что она была без каких-либо отличий—тихое, чопорное существо, которое хотело от жизни только остаться незамеченным.
И так, в 1905 году Эмма съехала из дома на Френч-Стрит и некоторое время жила с Преподобным Баком и его семьёй. Позднее она уехала из Фол-Ривер, сначала в Фэрхейвен, затем в Провиденс и, наконец, в Ньюмаркет, в штате Нью-Хэмпшир, где она обрела наконец безвестность, которую так искала. Говорится, что сёстры были отчуждёнными и никогда снова не общались. Двадцать лет после убийств, Эмма прервала своё молчание и дала своё единственное за всю её жизнь интервью. Вот его суть.
Кажется, что эта трагедия случилась только вчера и часто я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, уж не какой-ли это в конце концов ужасный кошмар. Часто мне приходило в голову, как странно, что никто, кроме Лиззи, никогда не был привлечён к суду за убийство нашего отца и мачехи.
Некоторые заявляли, что они считают поведение Лиззи определённо странным. Ну и что с того, что она вела себя необычно? Разве мы не все делаем что-то странное в тот или иной момент? Но вот в том, что касается её виновности я решительно говорю «Нет»!
Когда начали делать завуалированные обвинения, она пришла ко мне и сказала: «Эмма, как это ужасно с их стороны говорить, что это я убила бедного папу и нашу мачеху. Ты знаешь, у меня и мысли такой быть не могло.
Позже, после её ареста и во время судебного процесса, Лиззи много раз заявляла мне о своей невиновности. А после её оправдания она заявляла о своей невиновности во время разговоров, которые у нас были в особняке на Френч-Стрит.
То, что сильнее всего убедило меня в невиновности Лиззи—это то, что полиция так и не нашла топор или какой-либо иной инструмент, который фигурировал в убийстве. Если бы она эго совершила, она бы никогда не смогла спрятать инструмент смерти так, чтобы полиция не смогла его найти. В старом доме не было никакого потайного места, которое могло бы послужить хорошим тайником. Да и времени у неё не было.
Ещё нужно помнить любовь Лиззи к бессловесным тварям. Она души не чает в собаках, кошках и белках в особняке на Френч-Стрит. Она всегда любила домашних животных. Нет, никакой человек с таким сердцем не смог бы совершить это ужасное деяние, в котором Лиззи была обвинена и оправдана.
Она заключила: «Присяжные провозгласили невиновность Лиззи, но недобрый мир её безжалостно донимает. Я всё ещё маленькая мама и, хоть мы и живём как чужие, я буду защищать «маленькую Лиззи» от безжалостных языков.
В 1926 году в возрасте 66 лет и страдая от расстройства желчного пузыря Лиззи под именем Мэри Смит Борден легла в больницу в Провиденсе, сделав последнюю попытку всех защитить от неминуемой атаки журналистов.
1 июня 1927 года она умерла в своём доме. В первый и единственный раз, фол-риверский «Глобус» написал о Лиззи без злобы. Для этого понадобился её некролог.
Мисс Лизбет Борден умерла этим утром на 306 Френч-Стрит, где она жила около 30 лет. У неё была где-то неделю пневмония, хотя она уже долгое время плохо себя чувствовала.
Член одной из старых семей Фол-Ривер, будучи дочерью Эндрю и Сары Энтони Борден, она прожила здесь всю свою жизнь. С двумя служанками, она вела тихий образ жизни, нанося периодические визиты иногородним друзьям и принимая немногих посетителей, чью верную дружбу она высоко ценила.
Испытывая чувство гордости окружающим её миром, она много сделала, чтобы улучшить всё поблизости, скупая прилегающую собственность с тем, чтобы там поддерживать ту же изысканную атмосферу. Она испытывала живой интерес к природе, и каждый день можно было увидеть, как она заботится о сотнях птиц, которые посещали деревья в её саду, следя за тем, чтобы кормушка, у которой они собирались, была наполнена крошками, семенами и другой едой, которая им нравилась. Она позаботилась о том, чтобы миниатюрные домики была воздвигнуты на её деревьях, в которых поселялись вертлявые белки. Её фигура, когда она навещала своих диких гостей, многие из которых стали такими дружелюбными, что они, казалось, не возражают против её приближения, была здесь знакома.
Другое занятие, которое ей очень нравилось, было разъезжать на повозке по сельским дорогам и тропинкам. Она часто ездила по городу в своём автомобиле, но больше всего любила петлять по тенистым сельским малооживлённым дорогам.
Смерть мисс Борден вызывает в памяти многих один из наиболее знаменитых судебных процессов по убийству в истории этого штата. Четвёртого августа 1892 года, Эндрю Борден и его жена, Эбби Борден были обнаружены убитыми в своём доме на Секонд-Стрит. После предварительного следствия, Лизбет Борден была арестована и ей было предъявлено обвинение в убийстве своего отца. После слушания в Фол-Риве большое жюри предъявило ей обвинение и в ноябре 1892 состоялся суд в Нью-Бедфорде, на котором она была оправдана.
Этот судебный процесс привлёк внимание всего штата. Никаких других арестов сделано не было, и убийство с тех пор остаётся загадкой. После её оправдания мисс Борден вела довольно уединённую жизнь и уделяла много времени частным благотворительным делам, о которых публике было известно мало.
В своём завещании, написанном за год до её смерти, Лиззи вспомнила тех, кто относился к ней по-дружески и остался ей верен. Её слуги получили суммы от тысячи до 5 тысяч долларов, город Фол-Ривер, 500 долларов, доход от коей суммы был предназначен на вечное содержание участка семьи Борденов на кладбище «Дубовая роща».
Безусловно самое крупное наследство, 30 тысяч долларов наличностью и все её акции мануфактуры «Стивенс», пошли на нужды "Общества защиты животных" Фол-Ривер. Дополнительные 2 тысячи были завещаны "Обществу защиты животных" в Вашингтоне.
«Я любила животных», говорится в её завещании, «а у них много нужд и так мало тех, кто заботятся о них».
Настроенная против Лиззи команда, конечно, фыркала, когда завещание было прочитано. Для тех, кто остался её другом, это было ещё одним свидетельством её настоящего характера. Те, кто оставался нейтрален, могли только дивиться этой старомодности.
В её поздние годы, двоюродная сестра Лиззи, Миссис Грэйс Хау стала одной из её самых близких подруг. Она была женой Луиса Хау, который позже стал помощником президента Франклина Рузвельта, а сама она была в 40-е годы назначена начальницей почтового отделения Фол-Ривер. Именно ей и миссис Хэлен Лайтон Лиззи завещала свои драгоценности, книги, мебель, посуду и свою половинную долю здания А. Борден. Было 29 других наследников—старых друзей, и фондов на образование детей.
Она не включила Эмму в своё завещание, но объяснила, что поскольку та уже унаследовала половину состояния их отца, у неё уже было достаточно средств, чтобы обустроиться.
Её верные друзья собрались в доме на Френч-Стрит для частной похоронной службы. Короткая молитва и благословение были произнесены и член хора пропел гимн.
Эмма не присутствовала на похоронах Лиззи. В день, когда Лиззи умерла, Эмма упала в своём нью-гемпширском доме и сломала бедро. Она умерла десять дней спустя.
Её желанием на смертном одре было также быть похороненной без церемоний запросто на участке в «Дубовой роще».
Даже уже когда Лиззи опускали в могилу была придумана новая легенда о ней. Типичным примером изобретательности тех, кто о ней писали, является этот рассказ Виктории Линкольн в её книге «Частное бесчестье»: «После короткой безлюдной службы у владельца похоронного бюро её обитый чёрным гроб был отнесён ночью в «Дубовую рощу», где он был опущен в могилу неграми, облачёнными в чёрное, так что даже слабый отблеск лица или руки не мог выдать тайну».
На самом деле никакой службы у владельца похоронного бюро не было, и её ничем не обитый гроб был опущен в могилу в 2:30 в субботу днём, при солнечном свете у всех на виду четырьмя белыми: Фредом Когсхоллом, Эрнестом Перри, Норманом Холлом и Эдсоном Робинсоном.
Слава—скандальная известность—которую Лиззи принесла в старый, скучный Фол-Ривер, никуда не уйдёт, даже ещё через сто лет. Тех, кто её знал, давно уже нет на свете, а новые поколения помнят только легенды.
Тот факт, что Лиззи была оправдана и освобождена, и больше не могла законно подозреваться в том, что дала своей «матери» 40 ударов, а своему отцу 41, был забыт. Спросите парнишку на бензоколонке, и скорее всего он ответит так: «А, эта старая женщина, которая убила своих родителей? Ничего об этом не знаю. Это было так давно».
Фол-Ривер несомненно желает духу Лиззи Борден убраться подальше; жителям надоело, что их о ней спрашивают. Они с ужасом ожидают столетнюю годовщину убийств в 1992 году, и возобновлённый интерес, который она принесёт.
«Лучше бы она никогда не рождалась,» слышишь от людей пожилого возраста, которые прожили свой век, отвечая на вопросы о ней.
Но, кажется, они знают, что несмотря на свою почётную историю и современную привлекательность, их город всегда будет известен в первую очередь как дом Лиззи Борден и место действия борденовских убийств.
На кладбище «Дубовая роща» участок Борденов обозначен обветренным памятником из местного камня, перечисляющим тех, кто там лежит, и имя Лиззи на нём высечено с орфографической ошибкой.
В семье не осталось никого, кто мог бы её исправить.
Эндрю лежит между своими двумя жёнами, Сарой и Эбби. Подле Сары—их дочь Алиса Эстер, которая умерла ребёнком. У ног Эндрю его две другие дочери, Лиззи и Эмма, и на его мизинце надето золотое кольцо.
Так что же всё-таки случилось на 92 Секонд-Стрит? Это вечная загадка. Эта история всегда будет оставаться незавершённой. Может быть, Лиззи была единственным человеком, знавшим правду.
А, может быть, нет.
Комментариев нет:
Отправить комментарий