пятница, 26 июня 2015 г.

Камера в 5 кв. метров

На следующее утро, в пятницу 12-го, в 9:15, экипаж остановился возле боковой двери здания суда. Эмма и Джон Морз вышли из него и поднялись по ступенькам. Преподобный Бак уже находился вместе с Лиззи в дежурной.

В 9:30 адвокат Дженнингс вошел в здание суда, попросил дать ему листок бумаги, уселся и начал яростно писать.

Лиззи вошла в 9:45, одетая так же, как накануне: в тёмно-голубой костюм и элегантную чёрную шляпку спереди украшенную маленьким букетом красных цветов. Эмма принесла ей маленький чемодан со сменой белья, но времени на то, чтобы переодеться, у неё не было.

Дженнингс поднялся и обратился к суду:

“Ваша честь, перед тем, как арестованная ответит на обвинение, она желает представить следующее:

Графство Бристоль, Второй Окружной Суд. Штат Массачусетс против Лиззи Эндрю Борден. Официальное обвинение в убийстве. Слово защиты.
Перед вами предстаёт подсудимая в вышеупомянутом деле, и перед тем, как ответить на в нём содержащийся состав обвинения, желает выразить, что Его Честь Иосая Блейсделл, председательствующий судья Второго округа графства Бристоль, кому вышеупомянутое дело было передано с подтверждением вручения, являлся и, как верит вышеупомянутся подсудимая, продолжает являться председательствующим магистратом предварительного следствия относительно убийства вышеупомянутого Эндрю Бордена, лица, в чьём убийстве безосновательно обвиняется подсудимая в вышеупомянутом деле, и вовлечённый и продолжающий быть вовлечённым в получение и рассмотрение показаний, связанных с вышеупомянутым преступлением, и с возможной ассоциированностью с ним вышеупомянутой подсудимой, которые ей не разрешается и не было разрешено выслушать или узнать о их содержании, на основе чего она заявляет, что вышеупомянутый Его Честь Иосая Блейсделл дисквалифицирован от председательства в рассмотрении этого дела, что она заявляет протест против его в нём участия, и готова всё это подтвердить.

Но прежде чем Дженнингс мог аргументировать в пользу своего прошения, ордер должен был быть зачитан и Лиззи должна была ответить на предъявленные обвинения. Ордер был лингвистическим кошмаром, состоящим из “вышеупомянутых”, “вышеизложенных” и “вышеназванных”.

Штат Массачусеттс обращается к Августусу Леонарду, клерку Второго судебного округа Бристоля, графство Бристоль, и мировому судье:

Руфус Хильярд, городской маршал Фол-Ривер, в вышеназванном графстве, от лица вышеназванного штата, находясь под присягой, возбуждает уголовное дело на основе того, что Лиззи Эндрю Борден, из Фол-Ривер, графство Бристоль, в вышеуказанном Фол-Ривер, в вышеуказанном графстве, на 4-й день августа, в год Нашего Господа 1892, на лицо, именуемое Эндрю Борден, злонамеренно, преднамеренно и со злым предумышлением напала, и что вышеназванная Лиззи Эндрю Борден, тогда и там, пользуясь определенным оружием, а именно топориком, голову вышеназванного Эндрю Бордена, тогда и там, злонамеренно, преднамеренно и со злым предумышлением вышеупомянутым топориком проломила, тем причинив вышеназванному Эндрю Бордену, тогда и там, вышеупомянутым топориком, вышеупомянутым ударом, вышеупомянутым образом, на голове вышеназванного Эндрю Бордена, смертельную рану, от которой вышеупомянутой смертельной раны вышеназванный Эндрю Борден тогда и там немедленно скончался. Также вышеупомянутый заявитель, находясь под вышеупомянутой присягой, далее заявляет, что вышеназванная Лиззи Эндрю Борден вышеназванного Эндрю Бордена вышеупомянутым образом, тогда и там, злонамеренно, преднамеренно и со злым предумышлением, убила.

Ордер был подписан Маршалом Р. Б. Хильярдом.

“Арестованная должна сделать заявление лично,” сказал судья Блейсделл. В ответ на вопрос клерка о том, что она хочет заявить, Лиззи встала и ответила: “Невиновна”.

Клерк, который, видимо, не расслышал, задал ей вопрос снова. На этот раз Лиззи сказала громче, делая ударение на слове не.

Когда с формальностями было покончено, Дженнингс поднялся, чтобы внести предложение о том, что судье Блейсделлу следует отказаться от участия в этом деле. Адвокаты традиционно делают подобные предложения, сами не надеясь на победу. Дженнингс будет защищать субъективное право, основанное на нормах права справедливости о том, что было бы явно нечестно, если во время официального предъявления обвинения в суде обвиняемая будет иметь дело с тем же судьёй, который всё ещё возглавлял “предварительное следствие”, которое направило её туда, и на котором её адвокату было запрещено её представлять.

Он настаивал на своём мнении, указывая: “Ваша Честь сидит здесь, чтобы выслушать это дело, переданное вам с подтверждением вручения, когда вы уже заседали над этим делом в ином качестве. По всем законам человеческой природы, вы не можете не быть предубеждённым по самому характеру данных, представленных вам. Конституция не позволяет судье заседать в подобном двойном качестве и она защищает обвиняемого от предвзятого судопроизводства”.

Эта точка зрения обосновывалась нормами справедливости, не на законом, и Ноултон обратил на это внимание. Он знал более 20 случаев, когда судья заседал в подобном двойном качестве, и он сказал, «Это обязанность вашей Чести выслушать эту жалобу».

Судья Блейсделл согласился. «Законодательство делает моим непреложным долгом проводить предварительное следствие», сказал он, «и, согласно свидетельским показаниям, полученным на этом следствии, руководить выдачей ордеров на арест».

«Тогда,» сказал Дженнингс, «мы готовы к суду».

Дерзость предложения немедленного суда застала Ноултона врасплох и он запросил отсрочку.

«Мы стремимся продолжить немедленно», сказал Дженнингс. «Мы просим назначить суд как можно скорее.»

Опять Ноултон сделал заявление, что он не готов, и было достигнуто соглашение, назначившее 22 августа как день предварительного судебного заседания. Поскольку убийство не является преступлением, обвиняемый в котором может быть освобождён из-под стражи под залог, судья Блейсделл отослал Лиззи в окружную тюрьму в городе Тонтон.

Судебная площадь бурлила когда утреннее судопроизводство было закончено. Немедленно распространился слух, что Лиззи увезут в Тонтон на поезде, отправляющемся в 3:40, и толпа разделилась в том, где будет более выгодная позиция для наблюдений, на площади или на вокзале. Она разделилась поровну.

В 3:20 арестованная появилась в боковой двери суда, сопровождаемая Преподобным Баком, Маршалом Хильярдом и штатным полицейским Сивером. Клерк Леонард подал снизу вверх её маленький чемодан с одеждой и повозка тронулась.

От здания суда до вокзала была прямая дорога, и трасса была окружена как во время коронации. Большинству, однако, было уготовано испытать разочарование, когда повозка поехала по круговому маршруту, через боковые улицы. Команда полицейских оттесняла толпу, которая стояла на платформе в ожидании поезда, который уже опаздывал на десять минут. Лиззи оставалась в экипаже с Преподобным Баком, пока не был дан сигнал «посадка заканчивается!».

Одетая в свой любимый цвет—голубой—с лицом частично скрытым за вуалью той же расцветки, она высадилась и зашла в последний вагон, поддерживаемая Маршалом и Преподобным Баком. Занавески закрылись и поезд тронулся.

Тонтон, где её поджидала другая толпа, находился в меньше, чем в 30 минутах езды от Фол-Ривер. Надзирательница окружной тюрьмы была женой шерифа Эндрю Райта, который был предшественником Хильярда в должности Маршала Фол-Ривер. Ребёнком Лиззи играла у них во дворе с их дочерью Изабель. Она приняла знаменитую теперь заключённую вежливо, но натянуто.

Лиззи немедленно поместили в камеру, которая стала её домом на следующие десять месяцев, площадью в семь с половиной на семь с половиной футов [5 кв. м.]. Мебель: стул, кровать и умывальный таз и раковина.

среда, 17 июня 2015 г.

Взаперти!

Дождь! Слава Богу!

Августовская жара спала на второй день предварительного следствия. Вместо того чтобы изнемогать от жары в стопроцентной влажности, толпы любопытных теперь ходили под зонтиками и в резиновых сапогах. К 10 часам утра они заполнили всю площадь. Они ожидали, что чей-либо арест произойдёт в понедельник, и им был практически гарантирован арест во вторник. А была уже среда. Наверняка, арест произойдёт сегодня.

В 10:05 Лиззи напомнили, что она всё ещё под присягой, и она снова предстала для дачи показаний.

В. Когда вы ушли в амбар, где вы оставили своего отца?
О. Он прилёг на диване в гостиной, снял обувь и надел тапки, и снял пальто и надел жилет.

Так называемые “риферы”—двубортные жилеты без рукавов—были более скромным эквивалентом мужской домашней куртки—“смокинга”. Этот штрих—то, что даже в самый жаркий день года он надел свой жилет вместо того, чтобы расслабиться у себя дома в одной рубашке, отражает то, насколько Эндрю был расположен всегда соблюдать условности.

Утверждение Лиззи о том, что он снял обувь и надел тапки является одной из непоследовательностей в её свидетельских показаниях: в тот момент, когда он умер, на Эндрю были чёрные ботинки высотой до щиколотки с резиновыми стрелками по бокам. Возможно, он обыкновенно переобувался в тапки, когда дремал днём, и, возможно, Лиззи просто предположила, что это он сделал и в этот день. Если за этим неправильным показанием и стоял какой-то злой замысел, его никто никогда не смог постичь. Ноултон всё это проигнорировал и энергично продолжил. Его гораздо больше интересовали телодвижения Лиззи в то утро, минута за минутой.

В. Куда вы пошли в амбаре?
О. Наверх.
В. Как долго вы там оставались?
О. Не знаю. Пятнадцать или двадцать минут.
В. Занимаясь чем?
О. Пытаясь найти свинец для грузила.
В. Можете ли вы дать мне хоть какое-то объяснение тому, что именно в этот момент вам вздумалось пойти в амбар искать грузило, чтобы взять его в Марион на рыбалку в следующий понедельник?
О. Я собиралась закончить гладить, но утюги не были достаточно горячими. Я сказала себе, “Пойду попробую найти грузило. Может быть, когда я вернусь, утюги будут уже горячими”. Это единственная причина.
В. У вас была леска?
О. Не здесь; у нас была какая-то леска на ферме.
В. У вас был крючок?
О. Нет, сэр.
В. У вас вообще-то было какое-то приспособление, чтобы удить рыбу?
О. Да, там.
В. Были ли у вас там грузила?
О. Мне кажется, были. Я так давно там не была. Я думаю, что были.
В. У вас не было основания предполагать, что у вас не хватает грузил?
О. Мне не кажется, что на моих лесках они были.
В. Где были ваши лески?
О. Мои лески были там, на ферме.
В. Почему вы решили, что на ваших лесках на ферме не было грузил?
О. Потому что какое-то время назад, когда я там была, их не было.
В. Сколько времени прошло с тех пор, как вы пользовались этими снастями?
О. Возможно, пять лет.
В. И тогда вы оставилих их на ферме?
О. Да, сэр.
В. И вы не видели их с тех пор?
О. Да, сэр.

И так до бесконечности. Вопросы, касающиеся грузил, лесок и удочек, продолжались больше часа. Наверное, тем немногим, которым было разрешено присутстовать на предварительном следствии, казалось, что Ноултону платят поштучно за каждый вопрос. Зачем нужна была вся эта тягомотина по такому незначительному поводу? В конце концов, цель предварительного следствия была разобраться в смерти двух видных граждан, а не возиться с рыболовными крючками и грузилами.

Но Ноултон сеял семена, с которых он надеялся получить урожай потом, перед судом, в присутствии присяжных заседателей. Поход Лиззи в амбар должен был превратиться в банальность, а, если возможно, и вовсе дискредитирован. Если бы он смог убедить жюри, что она просто придумала эту историю о посещении амбара, то она бы оказалась присутствующей внутри дома в тот момент, когда Эндрю был убит. В отличие от алиби Морза, алиби Лиззи было можно высмеять, пусть даже Ноултону и не удастся его опровергнуть.

В течение ещё одного часа он прочёсывал всё, что произошло в то утро. История, которую она и Бриджет рассказали уже дюжину раз, была повторена с поминутными деталями. Новых вопросов было мало. Один вопрос был таким:

В. Был ли на вас в четверг надет передник?
О. Был ли что?
В. На вас в четверг передник?
О. Нет сэр, я не думаю, что на мне был передник.
В. Помните ли вы, был ли на вас передник или нет?
О. Я не помню точно, но я не думаю, что был.
В. Разумеется, у вас есть передники?
О. Да, сэр, у меня есть передники.
В. Постарайтесь сделать усилие и вспомнить, был ли на вас передник или нет?
О. Я не думаю, что был.
В. Постараетесь ли вы вспомнить?
О. Мне не нужен был передник в то утро.
В. Если вы можете вспомнить, я бы очень хотел, чтобы вы вспомнили.
О. Я не помню.
В. И это весь ответ, который вы мне можете дать?
О. Да, сэр.

Ничего полезного в этой перепалке не было. Затем Ноултон переключился на топоры и сечки, и на то, сколько про них знала Лиззи.

В. Был ли у вас когда-либо повод пользоваться топором или сечкой?
О. Нет, сэр.
В. Вы знали, где они хранились?
О. Я знала, что внизу в подвале есть старый топор; это всё, что я знала.
В. Вы знали что-нибудь о сечке внизу в подвале?
О. Нет, сэр.
В. Где внизу в подвале находился старый топор?
О. Последний раз, когда я его видела, он был воткнут в старую колоду для рубки дров.
В. Это был единственный топор или сечка внизу в подвале?
О. Это было всё, о чём я знала.
В. Когда в последний раз вы о нём слышали?
О. Когда наш фермер приходил наколоть дров.
В. Когда это было?
О. Кажется, за год до последней зимы. Кажется, было столько дров, что в последнюю зиму он не приходил.
В. Вы знаете о чём-нибудь, для чего мог понадобиться топор или сечка?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете о чём-нибудь, из-за чего топор или сечка внизу в подвале могли быть запачканы кровью?
О. Нет, сэр.
В. Я не говорю, что так было, но, допустим, внизу в подвале был найден топор или сечка с кровью на них?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете, была ли там внизу сечка, до убийства?
О. Не знаю.
В. Вы не можете сказать, что у вашего отца не было сечки?
О. Я не знала, была ли у него сечка или нет.
В. Вы знали, что там у основания лестницы были найдены сечка и топор?
О. Нет, сэр, я не знала.
В. Представьте себе, что это так. Можете ли вы дать мне какое-либо объяснение того, как они туда попали?
О. Нет, сэр.
В. Допустим, на них была кровь, можете ли вы дать хоть какой-то повод к тому, почему на них была кровь?
О. Нет, сэр.

На судебном жаргоне, подобная постановка вопросов называется подбором компрометирующих материалов. Сами по себе вопросы ничего не значат, но для свидетелей они открывают возможность, самим того не желая, обнаружить что-нибудь, что может быть интересным следствию. В данной схватке явно ни одна сторона ничего не выиграла. Лиззи не отрицала знание о топорах и сечках и лишь подчеркнула, что плохо осведомлена о том, сколько их и где они были.

Описывая возвращение Эндрю из центра города, она снова сказала, что он снял свои сапоги. На этот раз она сказала, что видела как он это сделал. Поскольку она явно этого не видела, странно, что Ноултон не сделал никакого усилия поймать её на этом. Если вместо того, чтобы по-честному ошибаться, она сознательно лгала, это была бы отличная возможность уличить её в этом. Но Ноултон прошёл мимо ее описания, и больше о нём не упоминалось.

Лиззи была вызвана в третий раз на следующий день, в четверг. Ноултон немедленно начал с показаний Бенса о том, что она приходила в аптеку Смита, чтобы купить синильную кислоту в день накануне убийств.

В. Ваше внимание уже было привлечено каким-то полицейским к обстоятельству прихода в аптеку Смита, на углу Колумбии и Мэн-стрит накануне трагедии, не так ли?
О. Я не помню, спрашивал ли меня об этом какой-нибудь полицейский. Кто-то мне об этом говорил. Я не знаю, кто это был.
В. Этот поход в аптеку был?
О. Его не было.
В. Вы знаете, где находился эта аптека?
О. Нет, не знаю.
В. Вы заходили в какую-нибудь аптеку и спрашивали про синильную кислоту?
О. Нет.

К тому моменту Ноултон допрашивал Лиззи в целом в течение 12 часов. Для него, как он позднее определит это, её свидетельские показания были “признанием”—заключение, которое ему затем очень трудно оказалось обосновать. Ещё несколько вопросов, и он закончил.

В. Платье, которое было дано полицейским, это то же платье, которое вы носили тем утром?
О. Да, сэр.
В. Из индийского шёлка?
О. Нет, это не индийский шёлк. Это шёлк и лён. Некоторые называют его бенгалиновый шёлк.
В. Мисс Борден, вы, конечно, понимаете, насколько всем не терпится обнаружить виновника этой трагедии, и те вопросы, которые я вам задаю, служат этой цели. Теперь я прошу вас, можете ли вы предоставить какой-либо ещё факт, или даже подозрение, которое могло бы каким-то образом помочь полицейским в этом деле?
О. Около двух недель назад...
В. Вы собирались рассказать о случае с человеком, который пришёл в дом?
О. Нет, сэр. Это случилось после того, как уехала моя сестра. Однажды вечером я вернулась от мисс Рассел, и когда я проходила в дом, я как всегда оглянулась на боковую дверь, и тут я увидела на боковых ступеньках тень. Я не перестала идти, но пошла медленнее. Кто-то сбежал с лестницы, с восточной стороны дома. Я подумала, что это был мужчина, так как я не увидела юбок, и я была испугана, и, разумеется, я не пошла вокруг посмотреть. Я как можно быстрее поторопилась к парадной двери и заперла её изнутри.

В течение тех трёх дней, что её допрашивали, вызывали и допрашивали также и других: Бриджет, докторов Боуэна и Долана, Эли Бенса, Аделаиду Черчилль, Эмму, Харрингтона, Морза и других. Толпа на улице не становилась меньше; каждое прибытие или отбытие повозки становилось поводом для очередной сенсации. Шел уже седьмой день после убийств.

После того, как Ноултон задал Лиззи этот свой последний вопрос и выслушал её ответ, он попросил её подождать в дежурной через коридор и не покидать здание.

Торопливое совещание имело место в офисе Хильярда в конце коридора. Ордер на арест, который был у него в кармане, был уничтожен, и новый ордер был спешно написан и датирован так, чтобы он мог утверждать, что она никак не принуждалась, когда её допрашивали. Вполне возможно, что он теперь он сожалел о том, что однажды во время допроса потерял самообладание, и выпалил Лиззи: “Вы не ответили на мой вопрос, но вы на него ответите, даже если мне придётся задавать его вам весь день!” Такое его поведение, стань оно известно, сделало бы трудным утверждать, что она давала показания добровольно.

С новым ордером, подписанным судьёй Блэйсделлом, Ноултон и Хильярд покинули здание суда, подозвали извозчика и отправились на дом к адвокату Дженнингсу. Они объявили ему, что готовы арестовать её и спросили, хочет ли он при этом присутствовать. Он сказал, что хочет.

Втроём они вернулись в здание суда и прошли в дежурную, где Лиззи лежала на диване.

“Здесь у меня ордер на ваш арест”, сказал ей Хильярд, “выданный судьёй окружного суда. Я прочту его вам, если вы этого хотите, но вы имеете право отклонить чтение.”

Дженнингс, поджав губы, посоветовал Лиззи: “Отклоните чтение.”

“Вам не нужно его зачитывать,” сказала она маршалу.

[Cноска: Это типично предвзятое освещение событий Портером: на двух страницах подряд он написал, что “Лицо узницы было бледным... её глаза были влажны от слёз...” и она была “почти что в изнеможении”. Он добавил: “Она дала волю своим чувствам и рыдала, как будто её сердце того и гляди разорвётся. Затем у нее началась рвота, и все усилия остановить её были тщетны”. Тем не менее, в том же самом параграфе он написал о её “неэмоциональной натуре” и сказал, что “она не пролила и слезы.” На той же странице он также отметил, что на протяжении всего “открытого, справедливого и беспристрастного” суда, её “защищал выбранные ею адвокат”. Вообще-то, суд был закрытым, а её советчик убран из зала суда.]

В ордере на её арест не упоминалось о убийстве Эбби; она была обвинена только в убийстве Эндрю.

Слово о её аресте немедленно разнеслось среди черни, толпящейся перед зданием суда. Каждый раз, когда открывались двери, толпа устремлялась вперед, и отпихивалась назад полицией. Первой появилась Эмма, в ужасном состоянии, было про неё сказано, но Лиззи не разрешили уйти. Она была обыскана дежурной и заключена под стражу.

Не нашлось подходящей тюремной камеры, в которую можно было было бы её поместить, так что постельное бельё and одеяла были быстро раздобыты, и её оставили одну в дежурной—за прочно запертой дверью.

Эта новость разнеслась вокруг света телеграммой. Газета «Глобус» напечатала следующий торжествующий заголовок:

Под замком
Лиззи Борден наконец посадили

вторник, 2 июня 2015 г.

«Предварительное следствие», часть II

В. Вы знаете кого-либо, кто был в плохих отношениях с вашей мачехой?

О. Нет, сэр.

В. Или кого-либо, с кем ваша мачеха была в плохих отношениях?

О. Нет, сэр.

В. У вас когда-либо были с ней какие-нибудь неприятности?

О. Нет, сэр.

В. Вы с ней ссорились за последние шесть месяцев?

О. Нет, сэр.

В. За последний год?

О. Нет, сэр.

В. За последние два года?

О. По-моему, нет.

В. Когда вы с ней последний раз ссорились?

О. Около пяти лет назад.

В. О чём?

О. О её сводной сестре.

В. Как её зовут?

О. Сейчас её имя Миссис Джордж Уайтхед.


С этого, как будет утверждать обвинение, всё и началось: пресловутый раздор в доме Эндрю, предполагаемая ненависть Лиззи и Эммы к своей мачехе и ужасная угроза того, что она, а не они, может стать наследницей Эндрю.

Сводная сестра Эбби Сара вышла замуж за Джорджа Уайтхеда, и это был неудачный и не процветающий союз. Они делили половину невзрачного дома с матерью Эбби, Миссис Грей. Миссис Грей хотела продать свою половину дома, но те немногие потенциальные покупатели, которые были, хотели купить либо весь дом, либо ничего. В страхе, что её сводная сестра может в преклонном возрасте оказаться бездомной, Эбби убедила Эндрю купить этот дом.

Для Эндрю $1500 не было большой суммой и, поскольку он никогда ничего не сделал для Эбби, кроме того, что женился на ней, и таким образом приобрёл бесплатную домашнюю работницу, он договорился о покупке и зарегистрировал собственность на имя Эбби.

Таким образом, если обвинение не ошибалось, зародилась теория Эбби-как-наследницы. Ноултон попытался добиться тому подтверждения:

В. Значит, с тех пор вы были в хороших отношениях с вашей мачехой?

О. Да, сэр.

В. Сердечных?

О. Возможно, это зависит от того, какие у человека представления о сердечности.

В. Согласно вашим представлениям.

О. Вполне.

В. Что вы имеете в виду, говоря “вполне”?

О. Вполне сердечные. Я не имею в виду, лучшие друзья на свете, но очень добрые и милые чувства.

В. Вы не смотрели на неё как на вашу мать?

О. Нет, не смотрела; хотя она здесь появилась, когда я была совсем маленькая.

В. Ваши отношения с ней были отношениями дочери и матери?

О. В чём-то да, а в чём-то нет.

В. В чём это не было отношениями дочери и матери?

О. Я не называла её мамой.

Вот оно снова, это предложение, убедившее помощника Флита, что Лиззи была убийцей. Позднее, слишком поздно, она скажет, что она не имела в виду относиться к ней неуважительно, что она была в шоке и отреагировала на неослабевающий поток вопросов от других полицейских, до вопроса Флита. Она этого не сказала, но, возможно, агрессивность Флита не способствовала получению полюбовных ответов.

Кажется, никому не пришло в голову, что в то время, как четырёхлетний ребёнок не будет колебаться в том, чтобы называть жену своего отца “мама”, взрослый человек может без какой-либо злобы и ненависти, предпочесть называть её по имени или по фамилии.

Не менее странно и то, что никто не имел возражений против того, что Эмма, которой было 14 лет к моменту их брака, не только не называла её “мама”, но даже не признавала за факт то, что она была “Миссис Борден”. Единственно, как Эмма когда-либо к ней обращалась, это как “Эбби”. В Викторианской Новой Англии такая наглость со стороны ребёнка была неслыханной.

В. Какое платье было на вас надето в день, когда они были убиты?

О. На мне была тёмно-синяя, типа “бенгалина” или индийского шёлка юбка с тёмно-синей блузкой. Днём решили, что мне лучше переодеться, и я надела розовый халат.

В. Вы переодевались до полудня?

О. Нет, сэр.

В. Где находился ваш отец, когда вы спустились вниз в четверг утром?

О. Он сидел в своём большом кресле в гостиной.

В. Где была ваша мать? Вы предпочитаете, чтобы я называл её Миссис Борден?

О. Я скорее предпочла бы, чтобы вы называли её мать. Она была в столовой с метёлкой из перьев для смахивания пыли, вытирая пыль.

В. Где была Мэгги?

О. Она только что вошла через заднюю дверь с палкой и щёткой и пошла за своим ведром воды. Она собиралась мыть в доме окна. Она сказала, что это ей велела миссис Борден.

В. Вы поели завтрак тем утром?

О. Я не ела завтрак, я не хотела есть завтрак.

В. Что произошло сразу после того, как вы спустились?

О. Мэгги ушла мыть окна, а отец пришёл на кухню и сказал, что не знает, зайдёт ли он на почту или нет. А потом я обрызгала водой несколько носовых платков, чтобы их погладить.

В. Ваш отец отправился в центр города?

О. Он ушёл позже.

В. Как долго вы этим занимались—гладили носовые платки?

О. Я не закончила. Мои утюги были недостаточно горячими.

В. Где вы были, когда он вернулся?

О. На кухне.

Возможно, что её воспоминания об этой детали—где она была, когда Эндрю вернулся домой, были просто ошибочными, а, может быть, что это было важной деталью умышленной, значимой лжи. Никто это так и не разгадал, но факт, что ответы Лиззи и Бриджет не совпадали.

Под неотступным расспрашиванием Лиззи сказала, в различные моменты, что она была либо на кухне, либо в столовой, либо наверху. В конечном счёте она остановилась на кухне. Бриджет же непоколебимо помнила, что она была наверху. Она помнила это потому, что Эндрю не мог открыть замки на парадной двери, и когда Мэгги тоже пришлось повозиться, чтобы их открыть, она воскликнула: “Тьфу ты!” а возможно и что-то посильнее, и услышала, как Лиззи наверху засмеялась.

Неизвестно, в чём была значимость различия между их воспоминаниями, но видимо, она существовала.

Тем не менее, в тот момент Ноултон сосредоточил своё внимание на том, чтобы поместить Лиззи наверху тогда, когда, как он будет утверждать, была убита Эбби. Лиззи безо всяких колебаний сказала, что она поднималась наверх.

В. Вы возвращались в свою комнату до возвращения вашего отца?

О. Мне кажется, я относила туда какую-то чистую одежду.

В. Вы там оставались?

О. Нет, сэр.

В. Вы провели какое-нибудь время наверху парадной лестницы до возвращения вашего отца?

О. Нет, сэр.

В. А после того, как он вернулся?

О. Нет, сэр. Я оставалась в моей комнате недолго—только чтобы пришить ленту к одежде.

В. Как долго вы там были?

О. Я была там только для того чтобы отнести одежду и приметать на рукав петлю. Я не думаю, что я провела там больше пяти минут.

В. Знали ли вы что-нибудь о том, что миссис Борден ушла из дома?

О. Она сказала мне, что получила записку, кто-то заболел, и сказала: “По дороге я собираюсь купить что-нибудь на обед”, и спросила, что я хочу на обед.

В. Вы ей сказали?

О. Да, я сказала ей, что ничего не хочу.

В. Вы слышали, как она вернулась?

О. Я не слышала, как она ушла или вернулась, но я полагаю, она ушла.

В. Когда вы нашли своего отца мёртвым, вы предположили, что ваша мать ушла?

О. Я не знала. Я сказала тем людям, которые пришли, “Я не знаю, дома ли миссис Борден; не могли бы вы посмотреть в её комнате.”

В. В тот момент вы предположили, что её нет дома?

О. Я так понимала, я ничего по этому поводу не предполагала.

В. Она сказала вам, куда она идёт?

О. Нет, сэр.

В. Она сказала вам, от кого была записка?

О. Нет, сэр.

В. Вы видели записку?

О. Нет, сэр.

В. Вы знаете, где она сейчас?

О. Нет, сэр.

В. Она сказала, что уйдёт тем утром?

О. Да, сэр.

После этого вопроса предварительное расследование было отложено до 10 часов утра следующего дня.

Толпа снаружи ёрзала и роптала; они ожидали ареста, а была очередная задержка. Журналисты были в равной степени разочарованы и разошлись по пивным, чтобы смастерить что-либо новое, переделанное из старого, и отослать своим редакторам.

К тому моменту у каждой значительной газеты в каждом большом городе в Новой Англии и на Восточном побережье был по крайней мере один представитель на месте, иногда в сопровождении фотографа или художника. Единственное информационное агентство, Ассошиэйтед Пресс, имело своего представителя, а некоторые приехали из таких далёких мест, как Новый Орлеан и Сан Франциско. Их было по крайней мере человек сто. Новость о загадке достигла даже Лондон и Европу.

Газеты, как и люди в Фол-Ривер, были разделены на лагеря за и против Лиззи. В Фол-Ривер “Глобус” продолжал свой ежедневный призыв к аресту Лиззи. “Спрингфилдский Республиканец” выражал обратную точку зрения:

Через всё расследование, проводимое полицией Фол-Ривер, была продемонстрирована редкая несостоятельность, и те причины, которые они приводят, чтобы связать дочь с убийством, наравне с их прочими проявлениями нехватки прозорливости. Только потому, что кто-то, им неизвестный и слишком умный, чтобы позволить им его поймать, убил с бессмысленной жестокостью двоих посреди бела дня на одной из главных улиц города, используя грубую силу намного больше той, которой обладает эта девушка, они делают вывод, что есть причина поверить в то, что она—убийца. Потому что они не нашли никого, гуляющего по улице с окровавленными руками и одеждой, они делают вывод, что это она, вероятно, поорудовав топором с точностью мясника, смыла кровь с рук и одежды.

В любом случае, было уже 5 часов вечера, и предварительное следствие закрылось в ожидании нового дня.