четверг, 30 апреля 2015 г.

Винникум и прочие странности, Часть II

А как же повод?

Определённо, никто из тех, кто знал мистера Бордена и его жену, не может хоть как-нибудь объяснить это дело, руководствуясь тем, что было о них известно в деловых или общественных кругах. Кроме как чисто теоретически связывая повод для преступления с деньгами, никто не может выдвинуть никакой теории, которая подтверждалась бы фактами, известными на настоящий момент. Это не было ограблением, потому что имущество было не тронуто. Мистер Борден всегда был хитрым дельцом, и его бережливость помогла ему накопить состояние в полмиллиона долларов. Тем не менее, вёл он себя предельно честно, и хоть он и ожидал доллар за доллар и цент за цент, он всегда предлагал то же и другим. Нажил ли он себе по ходу дела какого-либо врага, который, увлеченный желанием отомстить, был бы готов запачкать свои руки кровью—об этом никто вне семьи никогда не подозревал, и может это было так, а может и нет. Единственный другой повод—тот, что был у тех, кому их смерть была финансово выгодна, но те, кто их знает, не могут такое допустить ни на минуту.

Разговоры с домочадцами

В этом деле не было обнаружено никаких дальнейших фактов, которые могли бы быть добыты от живущих в доме. Что касается Бриджет Салливан, служанки, которой около 25 лет, уже было установлено, что во время нападения на мистера Бордена она находилась на чердаке. Её показания звучат так: “Большую часть утра я мыла окна и постоянно входила и выходила из дома. Когда мисс Лиззи спустилась вниз, я отправилась в одну из верхних комнат, чтобы закончить мыть окна. Я была там до тех пор, пока крики Лиззи не привлекли моё внимание; тогда я спустилась и пошла за доктором Боуэном. Я не видела, чтобы кто-либо входил или выходил из дома.”

Мисс Борден сделала следующее заявление полицейскому Харрингтону—как только она пришла в себя достаточно, чтобы связно говорить о случившемся. Оно отличается от того, что она рассказала доктору Боуэну только в одной частности, а именно в количестве времени, которое она провела вне дома в амбаре. Она сказала, что она отсутствовала около 20 минут и, когда её попросили уточнить, настаивала на том, что это было не больше 20 минут, а может и меньше. Она сказала, что её отец жил в дружбе и доверии со своими работниками по ту сторону реки, и что она имела возможность всё о них знать, если только не случилось что-нибудь необычное за последние несколько дней. Она рассказала историю про разозлившегося съёмщика, сказав, что этот человек приходил к её отцу дважды, но тот упорно отказывался сдать ему помещение, которое он хотел, для названной им цели. Единственной пустующей на тот момент собственностью мистера Бордена было помещение, недавно освобождённое Бейкером Гэтсби, и подразумевалось, это и было то помещение, которое этот человек хотел использовать. Мистер Борден сказал ему во время его первого визита, чтобы он пришел снова, и что тогда он даст ему ответ по поводу аренды. Предполагается, что это был человек не местный, и что когда он приехал снова, он обнаружил, что помещение занял Джонатон Клегг. Предполагается также, что этот съёмщик хотел использовать помещение под магазин спиртного, и что мистер Борден этого не мог допустить. Тут можно лишь добавить, что полиция не придаёт этой истории особого значения.

Патологоанатом

После вскрытия доктора Доллана попросили выразить своё мнение, но новых фактов он добавить не смог. Он описал раны и сказал, что смерть, должно быть, была почти мгновенной в обоих случаях, после первого же удара. Реагируя на слух об отравленном молоке, доктор взял образцы молока и мягких тканей жертв для дальнейшего анализа. Он придерживался мнения, что раны были нанесены сечкой или ножом мясника, и человеком, способным нанести достаточно сильный удар, чтобы пробить череп. Во вскрытии ассистировали доктора Колин, Дэдрик, Лири, Ганнинг, Дутра, Туртело, Пэкем and Боуэн.

Примечания

Джон Мэер ехал в трамвае по дороге Нью-Бостон в четверг днём в весьма нетрезвом состоянии. Он говорил, что будь за этого человека назначено денежное вознаграждение, он смог бы его найти за 15 минут. Будучи допрошенным полицейским о том, что он на самом деле знает, Мэер сказал, что какой-то мальчик видел, как невысокий человек с тёмными усами выходил из дома во время убийств, и пройдя по Секонд-стрит, повернул на Плэзант-стрит. Мэер был посажен в тюрьму за пребывание в общественном месте в состоянии опьянения.

Полицейские Дорти и Харрингтон весь день дежурили у дома с тех пор, как было объявлено о случившемся.

Была жаркая работа для полицейских, которым поручили искать орудие убийства на чердаке амбара, но они самым тщательным образом обыскали там все углы.

Полицейские Дайсон, Фергюсон, Мэйол, and Хайд получили приказ охранять дом до часу ночи, когда их сменили Дорти, Харрингтон, Макарти, and Рэйган.

Постарались раздобыть информацию относительно собственности, оставленной Авраамом Борденом, отцом Эндрю. Поиски в архиве наследственных дел показали, что Авраам не оставил никакого завещания, и что Эндрю был назначен администратором его имущества. Мать Эндрю оставила завещание, но её собственность состояла из менее чем $3,000 и что всю эту сумму она завещала своим братьям и племянницам.

Полицейский Мэдли был самым занятым из всех, бегая по городу в среду (на самом деле в четверг) вечером, и каждое замечание или предположение, связанное с трагедией были им тщательно проанализировано.

Когда об убийствах услышали те, кто был на экскурсии (т.е. пикнике полицейского отделения в Рокки-Пойнт), они показались им слишком неправдоподобными, и многие из них не верили, пока они не оказались дома.

Если бы было возможно обнаружить преступника благодаря профессионализму и упорному труду, то заместитель начальника полиции Флит уже давно посадил бы его за решётку.

Каждая утренняя газета в Бостоне прислала своего корреспондента в этот город в четверг вечером и, в результате, для телеграфистов хватило работы далеко за полночь.

Ажиотаж вокруг этой трагедии продолжался всю ночь, и вплоть до полуночи требовалось некоторое количество полицейских, чтобы разгонять толпу перед домом.

Среди множества предметов, найденных на участке дома, есть лом длиной более 3 футов [1 м.] и весом около 9 фунтов [4 кг.]. Он был найден в амбаре одним из полицейских. Сначала показалось, что на нём кровь, и торопливое расследование двумя или тремя из них убедили нашедшего, что субстанция, которой он запачкан—это таки кровь. Впоследствии он был принесён в полицейский участок, где было обнаружено, что эти пятна—всего лишь несколько капель краски и ржавчины.

Племянница Морза

Миссис Эмери, которую навестил мистер Морз, весьма открыто держалась с полицейским Мэдли, взявшим у неё интервью в четверг вечером. В ответ на его вопросы она ответила, что в этот день у неё было несколько посетителей, и что одним из них был Джон Морз. “Он ушёл отсюда в 11:30 утра”, сказала она.

Старшая дочь

Мисс Эмма Борден, гостившая в Фэрхейвене, вернулась домой в четверг вечером, вызванная новостью о преступлении. Ей не рассказали подробностей о убийствах, и услышав их, она лишилась сил. Она—самая старшая из дочерей Эндрю Бордена от его первой жены. В день убийства весь ранний вечер улица была полна народу, и ни один из них не допускался на территорию дома до тех пор, пока они не сообщали, по какому делу они идут. Дом был оцеплен охраной, и полицейские дежурили внутри. Ни о каких дальнейших событиях рассказано не было. Семья отправилась спать вскоре после 10 часов и дом погрузился в темноту. Похоронных дел мастер Винвард по просьбе мисс Борден взял на себя заботу об останках, и приготовит их для похорон.

Обсуждаемые теории

Сегодня на улицах не обсуждалось ничего, кроме убийств, и интерес к ним не угасает. Единственной новостью для обсуждения стало объявление о том, что семья предложила награду в $5000 за обнаружение убийцы.

Теории, предложенные теми, кто был тесно связан с этим делом, сходятся в одном: что убийца хорошо ориентировался, и осуществил свой кровожадный план со скоростью и уверенностью, указывающими на хорошо продуманный замысел.

Сыщик Сивер и другие члены штатной полиции помогают местному полицейскому отделению в его работе, и офис маршала—самое оживлённое место в городе. О новых уликах докладывается каждый час, и полицейские активно прослеживают каждую историю.

Мистер Морз, гостивший у Борденов, хорошо известен в этом городе, где он родился и жил долгие годы. Вспоминают, что довольно рано в своей жизни он отправился на запад и занимался разведением лошадей в штате Айова. Говорили, что он был очень успешен со своими лошадьми, и что сколотил порядочное состояние. Из его дел ничего не было известно, кроме того, что он сказал друзьям, что он привез целый поезд лошадей из Айовы на продажу, и что сейчас они находятся в Фэрхейвене.


Важная пропажа

Письмо, о котором было упомянуто в четверг, посланное миссис Борден и сообщающее о болезни подруги, с тех пор исчезло. Говорилось, что прочитав его, миссис Борден его разорвала и бросила клочки в огонь. Обрывки обугленной бумаги были найдены в камине, но в недостаточном количестве для того, чтобы дать представление о содержании записки. Похоже, что никто в доме не знает, откуда могло придти это письмо, и поскольку сам факт наличия этого письма публично обсуждался и оно считается достаточно важным, считается вероятным, что его отправитель поделится с членами семьи обстоятельствами его создания и, таким образом, снимет с себя подозрения.

Зародились различные слухи; согласно одному из них, прошлой зимой, после таинственного ограбления дома, мисс Борден уверяла свою подругу, что у её отца есть где-то враг. Корреспондент “Вестника” взял интервью у дамы, которой, как говорилось, об этом было сказано, но она отрицала, что что-либо об этом знает. Другой слух гласит, что во дворе был найден топор, но полиция о нём ничего не знает.

Теория о съёмщике

Возможные причины этого убийства возникают сейчас так быстро, что практически невозможно все их расследовать. Едва ли одна из них достаточно весома для того, чтобы кого-либо заподозрить, но каждая из них тщательно рассматривается. Самая последняя из них—о бывшем съёмщике по имени Райан. Согласно полученной информации, Райан занимал верхний этаж дома, принадлежащего мистеру Бордену, и вёл себя настолько несносно, что Борден приказал ему съехать. Когда он сообщал ему об этом, он был вынужден спуститься на нижний этаж, чтобы избежать потока брани, которым тот его осыпал, а когда эта семья съехала, было сделано замечание, что они хотели бы видеть его мёртвым. Больше про это ничего не известно, но поскольку проверяются все дела и слова, связанные с мистером Борден в прошлом, это дело тоже было исследовано, но ничего обнаружено не было.

Мужчина с ножом мясника

Братья Гриффитс, плотники на Анаван-стрит, рассказывают историю, которая, возможно, имеет большое значение применительно к ужасной трагедии. Они ехали по Плэзант-стрит около 11 часов в четверг утром, когда их внимание привлёк человек, быстро шедший по тротуару перед зданием Флинта. Под мышкой, рукояткой вниз, он нёс нож мясника, совершенно не похожий ни на один ими когда-либо виденный. Его размер заставил их более чем бегло взглянуть на него. Выглядел он как инструмент, которым иногда пользуются торговцы рыбой. Он выглядел ржавым, как если бы им давно никто не пользовался.

Этот мужчина одет был очень бедно. Он был безбородым и маленького роста. Поскольку орудие, которым были совершены преступления, найдено не было, плотники отважились высказать мнение, что нож, который они видели и был тем орудием, которым были убиты мистер Борден и его жена.

Саутард Миллер

Одного из самых почитаемых граждан города и близкого друга мистера Бордена спросили, что он думает об этом деле. Он ответил, что о том, что касается повода для преступления, он не может дать никакого ответа. Он знал мистера Бордена больше полувека, и тот вёл себя так, что никто не мог иметь к нему никаких претензий. За всё то время, что он был знаком с мистером Борденом—а это было очень близкое знакомство—не было такой семейной ссоры, которая, при любых обстоятельствах, могла бы привести к совершению такого акта. В том, что касается мистера Морза, мистер Миллер был с ним знаком около года, и за это время он наблюдал ничего, что могло бы настроить его против него. Дочери мистера Бордена были приличные дамы, и всегда вели себя настолько безупречно, что и тень скандала не могла на них упасть.

Собрали цепочку

Полиция провела расследование дюжины зацепок и собрала цепочку косвенных доказательств, указывающую в определённом направлении с поразительными совпадениями.

Заявление, что мисс Лиззи вчера поменяла платье, сегодня было опротестовано служанкой, которая заявила, что она весь день была в одном и том же платье. (Лиззи поменяла таки своё платье, как заявили они обе, и она и Бриджет. Это либо ошибка корреспондента, либо ещё один из ходивших слухов.) История, рассказанная Морзом о его визите в деревню Флинт, была исследована и найдена достоверной с незначительными отклонениями во времени, которые ничего не меняют. Нет никакого сомнения в том, что он был далеко от дома, когда были совершены преступления.

Полиция разрабатывала другие теории и то, что они обнаружили, поставило их лицом к лицу со смущающими сложностями. Теория об отравленном молоке была расследована, и была обнаружена неудавшаяся попытка приобрести препарат в магазине на Саус-Мэн-стрит, которая, возможно, имеет что-то общее с дальнейшим развитием этого дела.

Полиция приберегает эти факты и другие важные факты, которые у неё имеются, и обещают сенсацию, когда придёт время преподнести все эти данные публике. Высказываются за необходимость ещё одного обыска дома и участка, чтобы выявить орудие, которым было совершено деяние. Это станет важной связкой в цепочке материальных свидетельств, и пока оно не найдено, вряд ли будет сделан какой-либо решительный шаг.

Врач, принимавший участие во вскрытии, сказал журналисту, что если бы мёртвые могли говорить, они бы обнародовали тот факт, что не было никакого таинственного незнакомца, который лишил их жизни; что лицо, совершившее грязное дело было в тот момент недалеко от места действия и точно знало, где взять орудие. Когда его попросили объяснить эти таинственные намёки, он отказался комментировать дальше, объясняя, что серьёзные подозрения не могут служить уликами.

Итак, непроизносимое было почти произнесено. Аллюзия журналиста о возможном поводе для преступления было первым дерзким, почти захватывающим дух намёком на то, что, в отсутствие любого другого мотива, нужно присмотреться к тем, кто выигрывал от смерти Эндрю и Эбби. Совершенно явный намёк на Эмму и Лиззи, а раз Эмма была в отъезде, у Браунэллов в Фэрхейвене, то...?

Замечание о том, что полиция “обнаружила вещи, ставящие её лицом к лицу со смущающими трудностями” было ещё одним намёком, а предсказание не названного врача о том, что могли бы сказать мёртвые, в первый раз подошло вплотную к тому, чтобы обвинить Лиззи в том, что нельзя было произнести вслух.

понедельник, 20 апреля 2015 г.

Винникум и прочие странности

В анналах Борденовского дела содержатся необъяснимые загадки; загадочное поведение Джона Винникума Морза является одной из главной из них. Один знаток Борденовского дела как-то заметил, что будь у него возможность задать Лиззи лишь один вопрос, то он был бы не о её вине или невиновности, а о том, как она может объяснить поведение Морза.

Его сестра Сара вышла замуж за Эндрю 47 лет прежде, когда Борден был молод и боролся за существование. Она родила ему Эмму, Лиззи и маленькую Элис, которая не выжила. Джон и Эндрю вместе начали мебельный бизнес, но особенного успеха он им не принёс. В возрасте 25 лет Джон последовал совету Горация Грили и уехал на запад США, в Хейстингз-Миллз, штат Айова, где, по его словам, он добился успеха как только сошел с поезда. Он вернулся в Массачусетс, в Южный Ярмут, недалеко от Нью-Бедфорда. Теперь он был, по его словам, торговцом лошадьми, и, в качестве доказательства сказал, что имеет целый поезд лошадей. Он приехал, чтобы провести несколько дней у Борденов, но, странное дело, он не привёз с собой ни единой вещи: ни расчёски, ни рубашки, ни зубной щётки.

Эндрю был его ближайшим другом и часто советовался с ним о делах. Именно эта тесная дружба привела его в дом Борденов накануне. “Эй, Джон”, воскликнул Эндрю. “Это ты? Ты уже пообедал?”

Миссис Борден сказала, “Садись. Мы только что поели, и всё ещё горячее. Это не составит для нас никакого затруднения.”

По его словам, он поел и они поговорили. Затем он ушёл по делам, и вернулся в тот вечер в 20:30. Они ещё поговорили до 10 часов, когда все разошлись спать.

На следующий день он встал в шесть часов утра и ушёл около девяти, обещая, что вернётся к полуденному приёму пищи. Он был занят тем, что покупал пару быков и навещал свою племянницу. Поразительно, что он смог восстановить свой маршрут минуту за минутой и улицу за улицей, включая номер трамвая, на котором он ехал и номер на бляхе кондуктора, который этот трамвай вёл. То, что он помнил, хватило бы для целого набора алиби.

Когда он вернулся в 12:00, он видимо не заметил несколько сотен людей, скопившихся перед домом Борденов. Он прошёл мимо боковой двери, где крупный Чарльз Сойер, в своей красной полосатой рубашке, всё ещё преграждал вход. Он ни с кем не разговаривал, и никого не спросил о поводе оживления. Вместо этого, он пробился сквозь толпу и прошел на задний двор, где он подобрал несколько груш и беззаботно прислонился к углу амбара. Он не проявил никакого любопытства по поводу того, почему Сойер охранял заднюю дверь или почему полицейские лихорадочно бегали взад-вперёд из дома.

Наконец, окончив с грушами (позднее он свидетельстовал, что это была лишь одна груша, но полицейский, который его видел, сказал, что их было три) он прогулочным шагом подошёл к дому, назвал себя у задней двери и вошёл в дом.

“Я открыл дверь в гостиную и обнаружил людей, в том числе врачей,” сказал он журналисту. “Я вошёл, но едва взглянул на тело. Нет, я не посмотрел на него достаточно внимательно, чтобы быть в состоянии описать его. Потом я пошёл наверх и так же поспешно взглянул на убитую женщину. Я очень плохо помню, что произошло.”

Он был в доме в общей сложности три минуты. Вот вам и всё, полученное от него относительно его “лучшего друга” и “убитой женщины.”

* * *

В своей роли полицейского врача доктор Долан насмотрелся трупов, и он не стал участвовать в домыслах, наводнивших дом, о том, как были убиты Эндрю и Эбби. Хотя наука о судебной медицине была в 1892 году малоразвита, Долан мог определить по почерневшей, свернувшейся крови ран Эбби и свежему, красному потоку из ран Эндрю, что Эбби уже была мёртвой примерно за час до того, как пришла очередь Эндрю.

Если Эндрю умер в 11:00, то Эбби умерла в 9:30 или 10:00. Этот отрезок времени, когда никто ничего не видел и не слышал, имел значение. Доктор Долан вспомнил о загадочной записке, и он спросил у Лиззи, где она может быть. Но Лиззи не знала. Все принялись искать её—в сумочке Эбби и в её шкатулке для шитья.

“Ну, тогда,” предложила Элис, “она, наверное, бросила её в огонь.” Позднее полицейский Харрингтон дал показания, что он видел доктора Боуэна на кухне, читающего что-то на клочке бумаги. Когда его спросили, что это было, он ответил, “Ничего особенного. Что-то о том, куда собирается поехать моя дочь.” Он небрежно бросил его в топку плиты.

* * *

Весь этот день и весь следующий в полицейское отделение поступала информация от “добровольцев”, искренне хотевших помочь, а также от неизбежных искателей быстрой славы.
Почти весь полицейский состав, вернувшийся из своего ежегодного пикника на морском берегу в Рокки-Пойнт, был за небольшим исключением задействован в работе над случившейся ужасающей трагедией.

"Вестник" от 5 августа предоставил населению города позднейшие факты, слухи и домыслы:

Ужасное событие четверга
Никаких догадок о том, кто мог его совершить
Полиция трудится изо всех сил, чтобы сорвать таинственную вуаль,
прикрывающую эту ужасную трагедию
Почтовая открытка, которая всё может связать вместе

Дальнейшее расследование обстоятельств убийств, случившихся в семье Борденов окутывает их непроницаемой таинственностью. Нет другого такого события, когда-либо случившегося в Фол-Ривер или поблизости, которое вызывало бы такое сильное возбуждение. Начиная с того момента, когда история об этом преступлении была впервые здесь рассказана, до поздней ночи, Секонд-стрит была запружена любопытными, жаждущими услышать подробности, не упомянутые ранее. Разные теории были выдвинуты, некоторые из них вполне правдоподобные, но ни одна из них не была неуязвимой от возражений, предложенных обстоятельствами дела. Все сходятся в том, что поводом отвратительного деяния являются деньги, но в какой степени и по отношению к какому человеку, невозможно себе представить. То, что такое кровавое деяние как это, совершённое среди бела дня, в доме на одной из самых оживленных улиц, могло быть совершено так быстро и бесшумно, и что убийца смог покинуть дом, не привлекая к себе никакого внимания, удивительно в высочайшей степени. Никто из находящихся в доме не видел никого, кто бы вошёл в дом, хотя все они, кроме мистера Бордена, были чем-то заняты в комнатах или во дворе.

Был ли он спрятан?

А могло ли быть так, что убийца был спрятан внутри жилища и ждал подходящего момента, чтобы осуществить свой злодейский замысел? Чем более рассматривают обстоятельства дела, тем более вероятной становится такая точка зрения. Люди, которые тщательным образом исследовали территорию, полагают, что мистер Борден был первой жертвой и что убийство миссис Борден было ни в коем случае не непреднамеренным. Закончив свою кровавую работу внизу, убийца бесшумно проскользнул в комнаты наверху в поисках жены и, обнаружив её в северо-западной комнате идущей по направлению к туалетному столику, подкрался к ней сзади, не обратив на себя её внимание, и нанёс роковой удар.

Правдоподобие такого взгляда опирается на тот факт, что падение миссис Борден, которая весила почти 200 фунтов [90 кг.] потрясло бы здание и разбудило бы её мужа, который не мог крепко заснуть в гостиной —ведь это было всего лишь несколько моментов после того как его дочь видела его там спокойно читавшим. Дальнейшее расследование подтвердило мнение о том, что убийца не гнался за миссис Борден наверх, потому что она находилась настолько близко к концу комнаты, что ей пришлось бы повернуться и встать лицом к своему преследователю, и раны на её голове были бы совсем другими.

Двадцать минут—это был весь промежуток времени, за который убийца должен был совершить свою ужасную работу; спрятать орудие, которым он осуществил своё преступление, и спрятать его таким образом, чтобы не оставить следов крови ни на ковре, ни еще где-нибудь в доме, с помощью которых можно было бы понять, как он скрылся; выйти из дома через боковую дверь находящуюся в 15 футах [4,6 м.] от амбара, где была его дочь, и на приблизительно таком же расстоянии от дома Баффинтона к северу; пройти всю длину дома, и уйти в ту или другую сторону по Секонд-стрит. Джон Кэннингэм, который приблизительно в это время шёл по этой улице, не увидел никого, кто прошёл мимо него, и люди, жившие там, никого не увидели. Если бы этот человек пробежал сквозь сад и перепрыгнул через забор на участок Шаньонов, уходя путём Тирд-стрит, ему пришлось бы миновать дверь амбара, и он был бы виден из жилых комнат дома Шаньонов. Как убийца мог совершить так много в такой короткий промежуток времени и так успешно замести свои следы, является одной из самых загадочных особенностей этого дела.

понедельник, 13 апреля 2015 г.

«Она не моя мать!» Часть II

Как и все в доме, Лиззи провела беспокойную ночь, но утром почувствовала себя лучше, достаточно хорошо, чтобы ей захотелось пройтись пешком в центр города, в один из её любимых магазинов, Саржентс, и выбрать ситец для пары платьев, по очень хорошей цене восемь центов за ярд [50 копеек за метр].

Как она сказала, она оделась для выхода в город в платье из голубого батиста с набивным тёмно-синим ромбоидальным узором. Она спустилась вниз около 9:30 часов утра и съела на завтрак только одно печенье (ну, может быть, два) и выпила чашку кофе. Она поболтала с миссис Борден о какой-то ерунде и решила погладить несколько своих лучших носовых платков, которые она постирала накануне.

Миссис Борден сказала ей, что получила записку от заболевшей подруги и собирается пойти навестить её, а потом зайдёт в магазин купить что-нибудь к ужину, и спросила, нет ли чего-нибудь особенного, что Лиззи хотела бы? Лиззи ответила, что она ничего особенного не хочет.

Отец вернулся домой из почтового отделения и ничего для неё не принёс. Она сказала ему о том, что миссис Борден ушла, достала гладильную доску и поставила чугунные утюги на плиту греться.

Слышала ли она, когда принесли записку миссис Борден? Нет, очевидно, приходили до того, как она встала, или после того как она спустилась и ушла на кухню. Она ничего не слышала и саму записку не видела.

Ожидая, пока утюги нагреются, она вышла на задний двор, надеясь, что там будет прохладнее, чем на кухне. Бесцельно слоняясь, она подобрала одну-две груши из-под дерева, с мыслью, что фрукты пойдут на пользу её пищеварению.

Вспомнив, что в следующий понедельник с другими прихожанами её церкви она собирается ехать на загородную прогулку в Марион на заливе Базардз, ей пришла в голову мысль порыбачить там часик-другой на прохладном берегу ручья, и тут она вспомнила что ей, в последний раз, когда она была на ферме, на её снастях не хватало грузил, и что, может быть, ей следует захватить с собой немножко железа или свинца, чтобы соорудить несколько грузил.

Она зашла в амбар, раньше служивший конюшней (лошадей теперь держали в Сванси) и порылась в обрезках металла, которые, как она помнила, лежали там в маленькой коробке. На первом этаже она ничего не нашла, и поднялась наверх на сеновал.  К её удивлению, на сеновале было прохладней, и она лениво порылась среди кусков свинца, съела ещё одну грушу, поглядела из окна и, в общей сложности, провела там минут 30, а может и 15 или нечто среднее.

Выходя из сарая она услышала что-то, напоминающее стон, и поторопилась к задней двери в дом. Обнаружив, что та была не заперта, она ворвалась сначала на кухню, а потом понеслась к двери гостиной.

Она открыла дверь и в ужасе отпрянула. Её отец лежал на диване, его лицо покрыто кровью. Она не знала, жив ли он, и не стала разглядывать глубокие раны у него на лице, или его глаз, выдавленный и болтающийся у него на щеке, но ей было понятно, что он безнадёжен.

Она подбежала к задней лестнице и закричала: “Мэгги, спускайся! Быстро! Отец убит! Кто-то вошёл в дом и убил его!” Мэгги прибежала вниз и была немедленно послана через улицу к двухквартирному дому доктора Сибери Боуэн. Там миссис Боуэн сказала ей, что доктора нет дома, но заверила её, что как только он вернётся, она его немедленно пошлёт к ним.

Мэгги прибежала назад и снова была послана, на этот раз, найти мисс Элис Рассел, подругу обеих Эммы и Лиззи.

“Найди её”, кричала Лиззи. “Я не могу оставаться здесь одна.”

Миссис Аделаида Черчилль, чопорная вдова, проживавшая в доме рядом (именуемом «Баффингтон» в честь первого мэра Фол-Ривер, который когда-то там жил), увидела эти перебежки и, выглянув из окна своей кухни, увидела Лиззи, взволнованную и возбуждённую, стоявшую прислонившись к косяку задней двери. Она открыла окно и позвала её: “Что случилось, Лиззи?”

Лиззи ответила, “Ох, миссис Черчилль, приходите! Кто-то убил отца!” Миссис Черчиль немедленно пришла и, увидев, что никакой медицинской помощи нет, побежала искать врача. По дороге ей повстречался газетчик Джон Каннингхэм, и она попросила его сбегать в извозчий двор, находившийся недалеко на  той же улице, и позвонить в полицию.

* * *

В этих двух версиях событий были один-два пункта, которые смущали полицейских. Во-первых, почему никто не видел и не слышал человека, вторгшегося в дом и совершившего убийства? Во-вторых, каким образом кто-либо смог проникнуть в дом, а затем выйти из него, со всеми этими дверями, запертыми на несколько замков?

Хотя полиция и не была представлена в полном составе, так как многие полицейские находились на ежегодном пикнике в Рокки-Пойнт, к тому моменту полиция заявилась в достаточном количестве. Также набежали друзья и соседи. Тесный дом бурлил, и сотни топтались на улице перед ним.

Аделаида Черчилль и Элис Рассел опекали мертвенно-бледную Лиззи, поочерёдно то прикладывая ей ко лбу прохладный компресс, то обмахивая её соломенным веером, на котором был изображён логотип местной фирмы, торговавшей льдом и ледовыми ящиками. Они сидели на кухне, в стороне от полицейских, толпившихся в проходах, в столовой и в гостиной.

Патрульный полицейский Джордж Аллен, новичок на этом поприще, оказался первым полицейским, прибывшим на место преступления. Один лишь только взгляд на изувеченный труп, и осознание того, что у него было одно из самых видных имён в городе—это было всё, что ему надо было знать. Ему была нужна помощь—помощь от начальства. Он быстро проверил, что передняя дверь заперта, и, подозвав из толпы приятеля, Чарльза Сойера, поставил его у боковго входа, чтобы тот охранял дом, а сам рысцой потрусил в участок с рапортом о том, что случилось на Секонд-стрит 92.

В то же время, когда полицейский Аллен умчался рапортовать, повозка доктора Боуэна остановилась на другой стороне улицы. Лиззи, мертвено бледная и готовая в любую минуту упасть в обморок, пригласила его жестом в гостиную. “Отца убили.”

У него ушло одно мгновение на то, чтобы это подтвердить.

“Видели ли вы кого-нибудь рядом?"

“Нет. Никого.”

“Где были вы?”

“Я была в амбаре, искала там железо. Ох, сейчас упаду в обморок!”

Аделаида и Элис помогли ей подняться из кресла-качалки в чудовищно душной, жаркой кухне и помогли ей перебраться в столовую. Пока доктор Боуэн покрывал тело Эндрю Бордена простынёй, Лиззи обернулась в дверном проходе и спросила его, не может ли он послать телеграмму Эмме, гостившей в Ферхейвен, с просьбой вернуться домой.

Когда все собрались в столовой, Бриджет сказала, что, может быть, миссис Борден находится в доме Вайтхедов, где жила её единокровная сестра. Лиззи сказала, что она так не думает, но что, возможно, она вернулась домой; что она слышала шум. Мэгги, не хотевшая идти наверх одна, попросила Аделаиду пойти вместе с ней посмотреть. Они отправились вместе и, мгновение спустя, Аделаида вернулась в столовую, вся белая.

“Она там?”, спросила Элис.

“Да! Она там, наверху.”

* * *

Полицейский Аллен вернулся с подкреплением, полицейскими Маллэйли, Дорти и Виксон. Доктор Боуэн тоже вернулся, отправив Эмме телеграмму, и с ним пришёл патологоанатом Вильям Доллан. Когда в полицейском отделении узнали, что обнаружилась ещё одна жертва, были также посланы полицейские Харрингтон и Мэдли, а также заместитель начальника городской полиции Джон Флит.

Тело Эбби Борден лежало в комнате для гостей наверху парадной лестницы, втиснутое между свежезастеленной постелью и маленьким туалетным столиком. Как и с Эндрю, лежащим внизу на диване, её голова была варварски проломлена. Волосяная накладка, часто использовавшаяся для улучшения причёски или, в случае Эбби, чтобы скрыть назревавшую лысину, лежала рядом на полу. Доктор Боуэн прикоснулся сзади к её шее, чтобы определить температуру тела, и совершенно инстинктивно, пощупал пульс, которого, он знал, не было.

Дверь в гостевую комнату была осторожно закрыта. Сегодня это может показаться случаем половой дискриминации, но с расследованием смерти миссис Борден решили повременить; приоритет был отдан главе семьи и хозяину дома.

Внизу полицейский Майкл Маллэйли осмотрел тело Эндрю и нашёл серебряную цепочку, часы, и бумажник в котором было $85 банкнотами и 65 центов мелочью. Он заметил, что на мизинце Эндрю было золотое кольцо. Если это было убийство ради грабежа, то оно оказалось неудачным.

Он постучался в столовую и, извиняясь, спросил Лиззи, есть ли в доме сечки и топоры. Она, не сомневаясь, сказала ему, что есть и те, и другие и попросила Мэгги показать ему, где они хранились в подвале дома.

Мэгги повела его в подвал и указала на два топора, а также на штукатурный молоток. Один из топоров был явно запачканн кровью, а к лезвию пристали волосы. Он был весь в кровавых пятных, и Маллэйли был уверен, что нашёл орудие убийства. Но Мэгги ещё не всё ему показала. Из углубления в шесть футов [1,8 м.] над печной трубой она извлекла и поставила на землю ящик с разным хламом, и вынула оттуда ещё одну сечку. Несомненно, для Маллэйли это стало последней каплей.

Наверху, Лиззи удалилась в свою комнату, где Элис и её друг, пастор Бак, утешали её. Она сняла тяжёлое утреннее платье и надела розово-белый халат в полоску с блузой из материи в складку.  Доктор Боуэн, озабоченный её состоянием, посидел с ней несколько минут, а потом дал ей дозу бромо-кафеина в качестве успокоительного.

Заместитель начальника полиции Флит постучал в дверь, и Элис впустила его. Он хотел знать, когда её отец вернулся домой и что произошло после этого?

Лиззи рассказала ему, как Эндрю возился с замками, как он выглядел слабым и она “помогла ему прилечь” и как она принялась гладить свои носовые платки.

Он спросил, “Как долго вы были в амбаре?” она ответила, что 30 минут или 15 или 20, она не уверена.

Он хотел знать “Почему она была там, в амбаре?” и Лиззи рассказала ему.

“Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы убить ваших отца и мать?”

“Она не моя мать, сэр. Она моя мачеха. Моя мать умерла, когда я была ребёнком.”

Это была сама по себе простая констатация факта, но она стала фразой, которая, как эхо, продолжала звучать на протяжении всего расследования и судебного процесса, да и всю  оставшуюся жизнь Лиззи.

вторник, 7 апреля 2015 г.

«Она не моя мать!»

Несмотря на то, что скажут потом её недоброжелатели, Лиззи была в шоке и близка к обмороку. Oколо дюжины полицейских кишело в доме, и каждый допрашивал её о том, что случилось. Бриджет Салливан, служанка, первая из семьи встала в то утро, и её описание того, что произошло, послужило схемой событий.

Мистер и миссис Борден звали её Бриджет, но для дочерей Эммы и Лиззи она всегда была Мэгги. Так звали предыдущую служанку, которую вспоминали с теплотой, так что её имя укоренилось, даже когда три года назад в доме появилась новая служанка.

Бриджет была типична для тех иммигрантов, что отправлялись в Америку во время индустриального бума второй половины 19-го века. Она родилась в Ирландии, а для ирландцев Массачусетс пользовался особой притягательностью. Среди групп иммигрантов в Фол-Ривер, ирландцы численно превосходили любую другую национальность.

Она поселилась сначала в Ньюпорте, штат Род-Айленд, не имея там ни семьи, ни знакомых. Год спустя она переехала в Южный Бетлехем, штат Пенсильвания, но всё это время Массачусетс оставался её целью; почти три года она занимала маленькую чердачную комнату на третьем этаже в задней части дома Борденов.

В её обязанности входила стирка, глажение, приготовление пищи, подметание и наведение порядка внизу, на первом этаже дома. Миссис Борден, Лиззи и Эмма убирали свои комнаты сами.

Как ей вскоре пришлось заявить в качестве свидетеля, ей нравилась её работа, семья и город. В 26 лет она была привлекательная, полная, с золотисто-каштановыми волосами ирландка, имевшая множество друзей среди других девушек-служанок, и возможность пойти прогуляться под руку с кавалером, когда бы она этого не захотела.

В то утро она встала, как она сказала, хоть и с головной болью и тошнотой, но в обычное для неё время, 6 часов утра. Как и другие члены семьи, накануне она заболела и у неё были приступы поноса и рвоты.

Она спустилась вниз из своей комнаты в 6:15 и, принеся дров и угля из подвала, разожгла огонь, чтобы приготовить завтрак. Как и каждое утро, она забрала с крыльца бутылку с молоком, доставленную с фермы мистера Бордена в Сванси, и выставила таз для утренней доставки разносчика льда.

Пока она занималась приготовлением завтрака, Джон Винникум Морз, гость, оставшийся ночевать с предыдущей ночи, спустился вниз, поздоровался и уселся в гостиной в ожидании остальных. Морз был шурином Эндрю, братом его первой жены Сары. Он был частым посетителем этого дома, исключая те годы, которые он провёл на западе США, ища способ разбогатеть.

Миссис Борден спустилась вниз в 6:30, по задней лестнице, из главной спальни на втором этаже, и мистер Борден последовал за ней несколько минут спустя, захватив с собой ночной горшок. В доме не было туалета, была только выгребная уборная в подвале, так что опорожнение ночного горшка было ежедневным утренним ритуалом.

Странноватый завтрак, поданный Эбби, Джону и Эндрю, состоял из появлявшейся уже на третий день баранины, бульона из баранины, кукурузных лепёшек, печенья, перезрелых бананов и кофе. Все с аппетитом поели, пока Бриджет убиралась на кухне в ожидании звонка из столовой—сигнала, что можно убирать посуду со стола.

Около 8:30 Морз ушёл через заднюю дверь, намереваясь навестить свою племянницу на улице Вейбосет. Эндрю проводил его до двери, напоминая ему, что его ждут обратно к следующему приёму пищи в полдень. Миссис Борден взяла свою тряпку для вытирания пыли и начала копошиться в гостиной; Эндрю почистил зубы в кухонной раковине.

Это было, сказала Бриджет, типичное утро.

В 9 часов вниз спустилась Лиззи со своим ночным горшком. У неё тоже ночью были боли в животе и, понятное дело, она не хотела на завтрак баранину и лепёшки. Тем не менее она выпила чашку кофе и съела одно-два печенья.

Едва закончив мытьё посуды, Бриджет побежала на задний двор, где её стошнило. К тому моменту, когда десять минут спустя она вернулась на кухню, Лиззи, вероятно, ушла обратно наверх в свою комнату. Миссис Борден, смахивая пыль в гостиной и столовой, сказала Бриджет, что она бы хотела, чтобы в этот день Бриджет вымыла окна, с внутренней и внешней сторон.

Бриджет опустила оконные переплеты в обеих комнатах, спустилась в погреб за ведром и щёткой, а затем сходила на улицу набрать воды в амбаре, и приступила к мытью окон.

Одевшись в чёрный шерстяной костюм, который он носил и зимой и летом, Эндрю направился по делам в центр города, по дороге зайдя на почту.

Лиззи появилась в проёме задней двери и спросила Бриджет, чем она занята. Та ответила, что она какое-то время собирается мыть окна снаружи, так что, если Лиззи хочет, она может запереть дверь, потому что воду можно было набирать в амбаре. Однако Лиззи дверь не заперла.

Когда она закончила мыть окна снаружи, Бриджет начала мыть их внутри. Она услышала, как кто-то грохнул парадной дверью и пошла посмотреть, кто это. Это был мистер Борден; он забыл свой ключ. Дверь запиралась на три замка, и, пытаясь их все открыть, она произнесла “тьфу!”, а возможно и что-то посильнее, потому что она услышала, как Лиззи наверху засмеялась.

Эндрю прошёл в столовую, а затем в гостиную, где он устроился на диване и приготовился почитать газеты, а может и вздремнуть. Лиззи спустилась вниз, чтобы спросить, нет ли для неё какой-нибудь почты, и сказать ему, что миссис Борден сказала, что она получила записку от больной подруги и отправилась её навестить.

Лиззи была одета для похода в центр города, и спросила Бриджет, не собирается ли она куда-нибудь идти. Бриджет сказала ей, что вряд ли, так как она себя плохо чувствует.

“Сегодня распродажа тканей в Саржентс, восемь центов за ярд [91,44 см.]”, сказала Лиззи. “Наверное, я схожу куплю что-нибудь.”

“Если ты уйдёшь, не забудь запереть дверь, потому что миссис Борден ушла проведать больную знакомую и я, возможно, тоже уйду." Когда Бриджет спросила её, кто заболел, Лиззи ответила, что не знает. “Она получила сегодня утром письмо. Наверное, кто-то в городе.”

Лиззи установила гладильную доску и поставила утюги на кухонную плиту нагреваться.

Было уже 10:55 часов утра, и на кухне было очень жарко. Бриджет сказала, что она снова чувствует себя усталой и её тошнит, и что она пойдёт в свою комнату и на несколько минут приляжет.

Теперь всё было готово для трагедии: миссис Борден якобы ушла навестить заболевшую подругу; Эндрю мирно устроился на диване; Морз ушёл по делам; Лиззи приготовилась гладить носовые платки; а Бриджет ушла отдыхать в свою комнатку на чердаке.

Лиззи подхватила рассказ о случившемся начиная с этого момента. Всё было примерно так, сказала она, как описала Мэгги, за исключением некоторых мелких расхождений в том, кто где когда был, и что было сказано и сделано.

* * *

Лиззи, которую окрестили как Лиззи, а не как Элизабет, была младшей дочерью Эндрю и, как сказало бы большинство, его любимицей—хотя нашлись бы и те, кто сказал бы, что он потворствовал ей не от любви, а из-за её непреклонной воли и её умении настоять на своём.

Её юная жизнь в Фол-Ривер была вполне заурядной. Тем более, что в 1890-е гг. в консервативной, викторианской Новой Англии те немногие развлечения, что были доступны, происходили в шумных пивных, рассыпанных вдоль набережной, а не в сдержанных интерьерах домов высшего класса.

Она родилась в четверг, 19 июля 1860 г. в доме Борденов на улице Ферри, № 12. В Белом Доме тогда находился президент Джеймс Бьюкенен, но еще ненадолго, а Авраам Линкольн дебатировал с мистером Дугласом в Иллинойcе.

Её мать умерла когда Лиззи было два года, а когда ей было четыре Эндрю женился на старой деве Эбби, которая, в свои почти 40 лет, к тому времени несомненно оставила всякую надежду на то, чтобы выйти замуж. В то время, как Сара была молодой и привлекательной, Эбби не была ни тем ни другим. Она была коренастой, лишённой чувства юмора, и одинаково неспособной на проявления ни любви, ни привязанности. Зато она обладала теми качествами, которые искал Эндрю: она была надёжной, добродетельной и нетребовательной; почтительной, хорошей хозяйкой, и инстинктивно понимала, что нужно поскорее уйти из комнаты при начале деловых разговоров.

Лиззи было 18 лет, когда она закончила среднюю школу в Фол-Ривер. В то время мало значения придавалось возможности поступить в колледж. Девушки оставались жить дома, занимались домашней ручной работой, и ждали ухажёра, который попросил бы их руки. Следует отметить, что перспективы ухаживания в тесной гостиной этого неприятного дома на Секонд-стрит, под пронизывающим взглядом Эндрю и рядом с унылой Эбби, должно быть, было достаточно, чтобы охладить пыл любого поклонника. Тем не менее, какие-то посетители бывали, так как Лиззи была дочерью одного из самых богатых людей в городе, хотя эти ухаживания не поощрялись ни Эбби, ни Эндрю.

Если проследить жизнь Лиззи вплоть до её младенчества, то в ней не обнаружится ничего необыкновенного, кроме ярко выраженной сдержанности в манере держать себя и холодности в обращении.

Лиззи было всего лишь 20 лет, когда она была назначена в состав администрации госпиталя в Фол-Ривер—удивительная почесть для такой молодой женщины. Там она стала главой группы «Миссия фруктов и цветов». Они навещали бедных, больных и бездомных и раздавали пищу, книги и цветы. Позднее её недоброжелатели скажут, что её кандидитура в состав правления госпиталя была выдвинута надеясь на значительное денежное пожертвование от Эндрю, но такое суждение шло вразрез с общеизвестным фактом: Эндрю никогда ничего не жертвовал на благотворительность.

Её самой примечательной чертой были её большие, широко расставленные глаза, поочерёдно бледно-голубые, если вы были её другом, или серые и пронизывающие, если вы им не были. Широта её решительного подбородка портила её красоту, а её широкие плечи казались ещё шире в модных рукавах фасона той эпохи.

В то время ей было 32 года, её юность осталась позади, и она прочно утвердилась в пожизненном девичестве: в уравновешенности, в устойчивых верованиях и в суровых принципах. Её внутренняя застенчивость скрывалась за её положительным настроем и никогда не покидавшим её самообладанием—даже тогда, когда она рассказывала полицейскому Аллену об обычной рутине того утра.