Ханна Риган служила надзирательницей полицейского отделения Фол-Ривер, где Лиззи содержалась в течение десяти дней. Обвинение вызвало её на свидетельскую трибуну следующей, чтобы она поведалала суду историю, которая, как они надеялись, поставит под сомнение невиновность Лиззи.
24 августа Эмма пришла в полицейское отделение навестить свою сестру, как она делала много раз с момента ареста Лиззи. Её впустили в камеру Лиззи, а Ханна пошла в туалетную комнату, находившуюся от неё на расстоянии примерно четырёх футов [1,2 м]. Оттуда она услышала то, что она описала как «очень громкий разговор» между сёстрами, и она вернулась к двери как раз вовремя, чтобы услышать, как Лиззи сказала, «Эмма, ты ведь меня предавала, не так ли?» Эмма ответила: «Нет, Лиззи». «Нет, предавала,» сказала Лиззи, «и ты увидишь, что я не уступлю ни на дюйм». Лиззи отвернулась от неё, и больше до конца визита они не разговаривали.
В те дни, что последовали между убийствами и этим утром Эмма ни сделала, ни сказала ничего ставящего под сомнение невиновность Лиззи—так же, как и после того, вплоть до своей смерти, последовавшей больше 30 лет спустя. Сомнительно, чтобы Лиззи, образованная и даже лиричная в своей речи и письме, сказала бы «ты меня предавала». Её предполагаемый резкий ответ—«Ты увидишь, что я не уступлю ни на дюйм»—равным образом, заявление неопределённого смысла.
За считанные минуты это взаимодействие просочилось в прессу и, так же быстро, было опровергнуто Ханной как неверное. На всякий случай адвокат Дженнингс составил заявление, подтверждающее, что эта история была придумана журналистом Эдвином Портером из «Глобуса» и Преподобный Бак попросил надзирательницу его подписать. Оно гласило:
«Настоящим подтверждается, что моё внимание было привлечено к слуху, с ссылкой на меня, касательно ссоры между Лиззи и её сестрой Эммой, в которой Лиззи якобы сказала Эмме, «Ты меня предала», и т.д. и т.п., и что я однозначно и абсолютно отрицаю, что какой-бы то ни было такого рода разговор имел место, и что я отрицаю также, что я когда-либо слышала что-либо такое, что могло бы быть истолковано как ссора между двумя сёстрами».
Она была готова в добровольном порядке подписать его, но к тому моменту Маршал Хильярд пронюхал об этой сенсации и вмешался. Эта история была напечатана в «Глобусе» и, если она была пагубной для Лиззи, так тому и быть. Он не собирался позволить, чтобы от неё отреклись. Когда Преподобный Бак показал ему это заявление, он сказал надзирательнице: «Вы отправляйтесь на свой пост, а я разберусь с этим делом; а вы, преподобный Бак, займитесь своим».
Это положило конец всему этому делу. Никто не мог сказать, оказало ли оно влияние на присяжных. Сомнительно, чтобы это было так, так как сама это ссора была неясной, а, вкупе с отрицанием, подписанным или нет, было невозможно знать, что на самом деле произошло или что это означало.
Следующей на повестке дня для обвинения стояла тема яда. Они надеялись доказать, что в день накануне убийств Лиззи попыталась купить на десять центов синильной кислоты, и дать понять, что это демонстрировало, что она помышляла убить Эндрю и Эбби.
Аптекарь Эли Бенс был вызван на трибуну рассказать, что он об этом знал, и Робинсон немедленно вскочил, чтобы возразить. Председательствующий судья удалил присяжных и мистера Бенса, чтобы услышать то, что, как он предвидел, будет длительным словесным конфликтом. Адвокат Муди был первым:
«Возможно, прежде всего, мне следует определить, что за показание мы предлагаем», сказал он. Он заявил, что у Бенса был 13 летний опыт работы аптекарем, но раньше его никогда не спрашивали о синильной кислоте. (В это трудно поверить, ведь она имелась у него в наличии). В третий день августа, сказал он, Лиззи пришла в его аптеку и попросила синильной кислоты на десять центов, заявляя что она собиралась использовать её, чтобы почистить свою меховую накидку из котика, которая была у неё в руках.
Бенс поставил её в известность о том, что синильную кислоту нельзя купить без рецепта от врача, и она ушла.
Робинсон встал чтобы заявить возражение к показаниям, которые дал бы Бенс:
«Как очевидно из показания профессора Вуда», он сказал, «обследование желудков умерших лиц не показало никаких следов какого-либо яда или чего бы то ни было, кроме нормального состояния. Определённо никакой синильной кислоты. Это было явно и [теория отравления] полностью опровергнута. Так что, не продемонстрировано никакой связи с убийствами этих двух лиц. Вообще, это материальное свидетельство годится только до того, чтобы показать, при условии, что будет разрешено его показать на настоящий момент в этой дискуссии, что она попросила купить синильную кислоту именно в тех обстоятельствах, в которых оно в данный момент предлагается. Она обвиняется в умерщвлении или убийстве этих двух людей острым инструментом; совершение тяжкого умышленного убийства топором, например. Ни в чём другом. Ну так, если это вообще имеет вес, и если это даст хоть какой-нибудь результат, то это будет попыткой обвинить её в совершении акта, приводящего к смерти совершенно другим способом, в котором она не обвиняется».
Кроме того, продолжил он, должно было быть продемонстрировано, что любой поступок со стороны подсудимой должен был естественно тяготеть к тому, чтобы показать, что она совершила деяние, в котором её обвиняют. Тот факт, даже если он был бы доказан, что Лиззи попыталась купить синильную кислоту, легально продаваемую продукцию, не продемонстрировал бы, что она совершила некое другое деяние, которое могло бы быть преступлением. Имеет ли это, он спросил, хоть какую-то тенденцию показать, что эта обвиняемая убила этих двух людей топором? Ведь это то, в чём заключался этот судебный процесс.
Пытаясь опровергнуть всё это, Муди начал с того, что согласился с Робинсоном. Если Лиззи в самом деле сделала попытку приобрести синильную кислоту, это не имело никакой прямой связи к убийствам тесаком или топором. Однако, это подтверждало инкриминацию со стороны обвинения, что убийства были совершены с умыслом и расчётом. Согласно позиции обвинения, болезнь, сразившая семью Борденов в понедельник подсказала Лиззи, что яд мог быть хорошим способом, чтобы избавиться от Эндрю и Эбби. Тогда, в среду, она попыталась купить синильную кислоту. Когда ей это не удалось, она прибегла к тесаку.
Как и в дискуссии о приемлемости для рассмотрения показаний Лиззи на предварительном следствии, обвинение провело следующие два часа утомительно перебирая все прецеденты, в то же время признавая, что ни один из них не подходил точно к рассматриваемому случаю. Муди завершил своё выступление, сказав:
«Я не могу представить себе более значительный поступок—ничего, что может больше обнажить цель сделать что-то со злым умыслом по отношению к кому-то—чем попытка приобрести один из самых смертельных ядов, известных человечеству».
Робинсон снова обратился к трём судьям и сказал, что не было предъявлено ничего, что указывало бы на умысел со стороны Лиззи совершить убийство до 4 августа, кроме её замечания, что Эбби была не её матерью, – что было фактом.
«Это не тоже самое, как если бы она сказала, «Я собираюсь кого-то убить до конца недели» или «Я замышляю убийство». Обвинение признало, что не было никаких показаний, что Лиззи замышляла недобное.
«Признаю,» сказал Робинсон, «что если человек решается совершить преступное деяние, имея в виду насилие в каком-то определённом направлении, из этого можно извлечь логическое умозаключение. Но, если он делает что-то невинное, мы не можем перенестись вперёд во времени и сказать, «Ты собирался сделать то, что в то время ты делать совершенно не собирался, наскольно это можно доказать». Стал бы этот суд хоть минуту выслушивать аргумент, что она в какой-то другой день попыталась застрелить, например, доктора Боуэна, чтобы показать, что она помышляла о убийстве мистера и миссис Борден? Нет, даже если бы она сделала это за час до того. Речь бы шла об особом, отдельном преступлении».
Судьи удалились, чтобы рассмотреть приведённые обеими сторонами доводы и вернулись в 4:30.
«Суд считает,» сказал главный судья, «при условии, что предварительные данные будут подтверждены, что показания будут приемлемы». Говоря простым языком, судьи выслушают выступление обвинения и тогда уже решат, следует ли присяжным принимать его во внимание.
На этой оптимистичной для обвинения ноте суд закончил заседание девятого дня.
Комментариев нет:
Отправить комментарий