Он рассказал, как он приехал в день накануне убийств, пообедал с Эндрю и Эбби, а затем посетил их ферму в Сванси, вернувшись в 8:30 вечера. Он не видел Лиззи ни во время обеда, ни вечером, ни на следующее утро. Он ушёл вскоре после завтрака, на котором подали баранину, и до того, как Лиззи спустилась вниз. Он не мог объяснить, почему он приехал на несколько дней без какого бы то ни было багажа.
Он сказал, что тем утром он покинул дом Борденов около 8:45 утра. Сначала он зашёл на почту, а потом отправился дальше по Вейбосет-стрит, на расстоянии около мили оттуда, чтобы нанести визит своей племяннице.
Когда он вернулся в дом—около 45 минут после того, как был поднят крик “Убийство!”—он сказал, что он не заметил множества зевак, собравшихся перед домом. Не заметил он и Чарльза Сойера в его красной клетчатой рубашке, караулившего у бокового входа. Он прогулялся на задний двор, съел несколько груш, которые он подобрал с земли, и затем только вошёл в дом, где “кто-то сказал ему, что что-то случилось”.
Это “что-то” было всего-навсего убийство Эндрю и Эбби. За ним один за другим показания давали Авраам Харт, кассир “Сберегательного Банка Юнион”, Джон Бёрилл, кассир “Банка Национальный Юнион”, Эверетт Кук, кассир “Первого Национального Банка”, Джонатон Клегг, шляпных дел мастер и Джозеф Шортсливз и Джеймс Мэтер, плотники, которые дали показания о маршруте Эндрю по городу в утро убийств, с 9:30 до того момента, когда он вернулся домой в 10:45.
В своей вступительной речи присяжным Муди сказал, что мотивом Лиззи к отцеубийству было воспрепятствовать Эндрю изменить своё завещание в пользу Эбби. Это предполагает в качестве предварительного условия, что его завещание существовало. Как представитель суда, Дженнингс поставил судей и присяжных в известность, что он являлся адвокатом Эндрю долгие годы, и что тот никогда его не просил составить ему завещание, и что никакого завещания не существовало. Харт из “Сберегательного Банка Юнион”, бывший доверенным лицом Эндрю и имевший доступ к конфиденциальной информации о нем, подтвердил, что он тоже никогда ничего не слыхал о завещании. Ноултон сидел молча и не опротестовал эти весьма существенные показания, однако не позволил им изменить его курс, продолжая утверждать, что мотивом Лиззи было воспрепятствовать изменению несуществующего завещания Эндрю.
После обеда Бриджет Салливан взошла на свидетельскую трибуну, и предстала перед судом как свидетель обвинения но, как напишут на следующий день газеты, её показания были в пользу защиты.
Она проработала у Борденов больше трёх лет, и в её обязанности входило приготовление пищи, стирка, глажка и уборка комнат на первом этаже и своей комнаты. Старики и дочери все убирали свои собственные комнаты. В течение четырёх часов она описывала каждую деталь утра 4 августа.
Она встала, сказала она, в 6:15 с головной болью, сопровождавшейся тошнотой. Спустившись вниз она первым делом забрала с заднего крыльца ежедневную бутылку молока и поставила туда же пустую и чистую, вместе с тазом чтобы получить от разносчика льда ежедневный 25-фунтовый кусок льда.
К 6:30 она развела огонь из дров и угля и приготовила завтрак, состоявший из бараньего супа, разогретой баранины (которая подавалась в третий раз), кукурузных лепёшек, печенья, бананов и кофе. (Потом говорилось, что в борденовских убийствах было две вещи, которые, однажды услышав, забыть было невозможно: стишок про 40 ударов и меню этого завтрака, поданного в самое жаркое утро года!)
Когда она спустилась вниз, Джон Морз уже сидел в столовой и читал газету. Следующей внизу задней лестницы оказалась миссис Борден, а за ней около пяти минут спустя последовал мистер Борден. У него был с собой ночной горшок, который он выплеснул на задний двор и вернулся с корзинкой груш, подобранных им с земли вокруг деревьев. После того, как он помыл руки в кухонной раковине, все трое сели завтракать.
С аппетитом поев, Морз ушёл через заднюю дверь. Эндрю пригласил его на “обед”, обыкновенно подаваемый в 12:00 дня. Эндрю прополоскал рот в кухонной раковине, налил воды в тазик и поднялся по задней лестнице в свою комнату.
Лиззи спустилась примерно пять минут спустя, сказала Бриджет, и удовольствовалась завтраком, состоявшим из чёрного кофе и одного печенья. Что касается самой Бриджет, она ушла на задний двор, где её стошнило. Снова этот отвратительный завтрак! Приблизительно через 10 минут она вернулась на кухню, заперла дверь с проволочной сеткой от мух и была встречена миссис Борден, которая сказала ей, что хочет, чтобы были вымыты все окна на первом этаже, изнутри и снаружи. Это стало последним распоряжением, полученным Бриджет от своей хозяйки.
Из подвала она взяла ведёрко, а из кухонной кладовой щётку. Рукоятка от щётки находилась в амбаре и она сходила туда за ней. Она предупредила Лиззи, что будет работать на улице и что после неё можно запереть дверь с проволочной сеткой, потому что она сможет брать воду в амбаре.
Лиззи установила гладильную доску и поставила утюги на плиту греться. Она спросила у Бриджет, не собирается ли она в тот день куда-либо ходить.
“Сегодня распродажа тканей для платьевв магазине “Саржентс”—восемь центов за ярд [91,44 см],” сказала Лиззи, но Бриджет сказала ей, что ей нездоровится и что, вероятно, она никуда не пойдёт.
Она никого не видела на улице пока она ходила туда и обратно в амбар шесть или семь раз за водой. Большую часть времени она не могла видеть боковую и парадную двери, и кто-нибудь мог войти в дом через любую из них не будучи ею замеченным, и нет, она не видела, как кто-нибудь вручал записку миссис Борден.
Что касается того, что было на Лиззи в то утро, это было синее платье с украшением в виде веточки на нём.
Мытьё окон заняло около полутора часов, после чего она вернулась в дом, чтобы немного отдохнуть. Мистер Борден вернулся из центра города, и она отдыхала всего лишь какие-то несколько минут когда часы на ратуше пробили 11 раз. После этого последовал крик Лиззи: “Мэгги, спустись вниз!”
Она рассказала о том, как она ходила через улицу пытаясь найти доктора Боуэна и как она бегала к дому Элис Рассел.
Показания Бриджет не добавили ничего нового—если не заметить несогласованности во времени, как его не заметили ни Ноултон, ни Робинсон.
Джордж Робинсон поднялся для перекрёстного допроса, и можно без преувеличения сказать, что, начиная с этого момента, он станет господствующей фигурой этого процесса.
Он был внушительным персонажем, но без всеподавляющей важности, присущей мужчинам основательного телосложения и веса. Его усы были аккуратно подстрижены, а костюм безупречен.
Он с отличием окончил Гарвардский университет в возрасте 22 лет. Число три было, очевидно, для него счастливым: его трижды избирали в законодательное собрание штата, трижды в нижнюю палату конгресса США в Вашингтоне и трижды губернатором Массачусетса. В палате представителей он занял место Бенджамина Батлера, по кличке “скотина-Батлер”, скандально знаменитого со времён Гражданской войны.
Он был искусным политиком—звание, которое можно заработать только благодаря непогрешимому пониманию того, что управляет эмоциями избирателей или, в данном случае, присяжных.
Объезжая города с выездной судебной сессией, он инстинктивно понимал, что его вкус в лошадях важнее, чем собранные им голоса на следующем собрании. Если бы это было чрезмерно превосходное животное, работящий Массачусетский фермер осудил бы такое роскошество. С другой стороны, явная кляча указывала бы на то, что он не разбирается в лошадях, а это было бы ещё хуже.
Когда он переговаривался с избирателями через ограду или беседовал с ними сидя в их гостиных, он неизменно осведомлялся о том, который час. Независимо от того, насколько вралии каминные часы его избирателя, он переставлял свои карманные часы, чтобы им соответствовать.
Он являл миру тот образ, который он выработал напоказ: симпатичного, честного обитателя лесной глуши, готового быть другом каждому. Его антидемократичными недостатками были родовитость, богатство и диплом Гарвардского университета.
Говорят, что Лиззи доверилась ему с того момента, когда он положил свою отеческую руку на её и сказал: “Не волнуйся, девочка. Всё будет хорошо”.
В тот момент его прямая задача во время перекрёстного допроса Бриджет заключалась в том, чтобы разрушить в головах присяжных образ дома Борденов как очага ненависти и гнева. Он знал мáксиму, что слуги поведаны во все семейные тайны.
Бриджет была впечатляющим свидетелем, а вовсе не запуганной, невежественной служанкой, как можно было бы ожидать. В течение трёх часов она стояла на свидетельской трибуне, которая площадью была меньше двух футов на два [0,37 кв. м]. Через два часа после того, как её начал пристрастно допрашивать Муди, судья Дьюи попросил судебного исполнителя принести для неё стул, но она сделала знак, что он не нужен. Её ответы на вопросы Муди были твёрдыми, уверенными и учтивыми. Она стояла прямо, изредка кладя руки на перила. Это могла бы быть Эстер Прин у позорного столба [Героиня романа Натаниеля Готорна “Алая буква”].
Вас называли Мэгги?Она добавила, что Лиззи и Эбби всегда разговаривали друг с другом вежливо, и что пищу принимали вместе, хотя не всегда, потому что дочери вставали только в 9:00, гораздо позднее стариков.
Да, сэр.
Мисс Эмма и Мисс Лиззи?
Да, сэр.
Но вам это не было неприятно?
Нет, сэр, не было.
Совсем не обидно?
Нет, сэр.
Это не вызывало у вас никакого недружелюбия?
Нет, сэр.
У вас были проблемы с этой семьёй?
Нет, сэр.
Там вам хорошо жилось?
Да, сэр, мне нравилось.
И, насколько вам известно, вы им нравились?
Насколько я знаю, да.
Это было приятная семья?
Не знаю, какая была семья. У меня с ними всё было хорошо.
Вы никогда не наблюдали ничего необычного?
Нет, сэр.
Вы никогда не наблюдали никаких конфликтов в семье?
Нет, сэр.
Никогда не видели никаких мелких ссор или чего-нибудь в этом роде?
Нет, сэр, не видела.
О чём был [разговор] в тот четверг утром после того, как они спустились внизЕй напомнили, что на предварительном расследовании она сказала, что они обсуждали какие-то планы на Рождество и что, когда её спросили, знает ли она о какой-либо неурядице между Мисс Лиззи и её матерью, она ответила, “Нет, сэр, никогда ни слова в моём присутствии”. Робинсон явно уже добился должного эффекта, но надавил на Бриджет ещё один раз:
Я не помню.
Разве они не разговаривали в гостиной?
Я слышала, как она говорила, когда она [Лиззи] пришла.
Кто говорил?
Мисс Лиззи и Миссис Борден.
Разговаривали в гостиной?
Миссис Борден что-то спрашивала и она отвечала очень вежливо.
Когда вы услышали, как они разговаривали, они говорили спокойно, так же как любой другой?
Да, сэр.
Насколько вы знаете, в то утро не было никаких пробем?
Нет, сэр, я не заметила никаких проблем с семьёй.
Итак, если ничего не случилось тем утром, мисс Салливан, ничего необычного не случилось в тот день, чем бы вам мог запомниться этот четверг больше, чем любой другой день?Если и существовала смертоубийственная ненависть между Лиззи и Эбби, в течение трёх лет она полностью скрывалась от жившей с ними служанки. Бриджет не сказала ничего дискредитирующего Лиззи и её спокойное поведение перед судом было, должно быть, с симпатией встречено присяжными.
Да нет, нет никакой причины, почему я должна была бы запомнить этот день больше, чем любой другой день.
Третий день суда закончился на этой ноте и обе стороны разошлись по своим углам.
Бостонский “Адвертайзер” прокомментировал:
До сих пор, обвинению явно не удалось приговорить Лиззи Борден. Крепчает мнение, что ему не удастся взвалить на неё вину. Обязанность обвинения заключается в том, чтобы полностью доказать, что Лиззи Борден совершила эти убийства—или они будут обязаны отпустить её на свободу—и таки отпустят.
Комментариев нет:
Отправить комментарий