В. Вы знаете кого-либо, кто был в плохих отношениях с вашей мачехой?
О. Нет, сэр.
В. Или кого-либо, с кем ваша мачеха была в плохих отношениях?
О. Нет, сэр.
В. У вас когда-либо были с ней какие-нибудь неприятности?
О. Нет, сэр.
В. Вы с ней ссорились за последние шесть месяцев?
О. Нет, сэр.
В. За последний год?
О. Нет, сэр.
В. За последние два года?
О. По-моему, нет.
В. Когда вы с ней последний раз ссорились?
О. Около пяти лет назад.
В. О чём?
О. О её сводной сестре.
В. Как её зовут?
О. Сейчас её имя Миссис Джордж Уайтхед.
С этого, как будет утверждать обвинение, всё и началось: пресловутый раздор в доме Эндрю, предполагаемая ненависть Лиззи и Эммы к своей мачехе и ужасная угроза того, что она, а не они, может стать наследницей Эндрю.
Сводная сестра Эбби Сара вышла замуж за Джорджа Уайтхеда, и это был неудачный и не процветающий союз. Они делили половину невзрачного дома с матерью Эбби, Миссис Грей. Миссис Грей хотела продать свою половину дома, но те немногие потенциальные покупатели, которые были, хотели купить либо весь дом, либо ничего. В страхе, что её сводная сестра может в преклонном возрасте оказаться бездомной, Эбби убедила Эндрю купить этот дом.
Для Эндрю $1500 не было большой суммой и, поскольку он никогда ничего не сделал для Эбби, кроме того, что женился на ней, и таким образом приобрёл бесплатную домашнюю работницу, он договорился о покупке и зарегистрировал собственность на имя Эбби.
Таким образом, если обвинение не ошибалось, зародилась теория Эбби-как-наследницы. Ноултон попытался добиться тому подтверждения:
В. Значит, с тех пор вы были в хороших отношениях с вашей мачехой?
О. Да, сэр.
В. Сердечных?
О. Возможно, это зависит от того, какие у человека представления о сердечности.
В. Согласно вашим представлениям.
О. Вполне.
В. Что вы имеете в виду, говоря “вполне”?
О. Вполне сердечные. Я не имею в виду, лучшие друзья на свете, но очень добрые и милые чувства.
В. Вы не смотрели на неё как на вашу мать?
О. Нет, не смотрела; хотя она здесь появилась, когда я была совсем маленькая.
В. Ваши отношения с ней были отношениями дочери и матери?
О. В чём-то да, а в чём-то нет.
В. В чём это не было отношениями дочери и матери?
О. Я не называла её мамой.
Вот оно снова, это предложение, убедившее помощника Флита, что Лиззи была убийцей. Позднее, слишком поздно, она скажет, что она не имела в виду относиться к ней неуважительно, что она была в шоке и отреагировала на неослабевающий поток вопросов от других полицейских, до вопроса Флита. Она этого не сказала, но, возможно, агрессивность Флита не способствовала получению полюбовных ответов.
Кажется, никому не пришло в голову, что в то время, как четырёхлетний ребёнок не будет колебаться в том, чтобы называть жену своего отца “мама”, взрослый человек может без какой-либо злобы и ненависти, предпочесть называть её по имени или по фамилии.
Не менее странно и то, что никто не имел возражений против того, что Эмма, которой было 14 лет к моменту их брака, не только не называла её “мама”, но даже не признавала за факт то, что она была “Миссис Борден”. Единственно, как Эмма когда-либо к ней обращалась, это как “Эбби”. В Викторианской Новой Англии такая наглость со стороны ребёнка была неслыханной.
В. Какое платье было на вас надето в день, когда они были убиты?
О. На мне была тёмно-синяя, типа “бенгалина” или индийского шёлка юбка с тёмно-синей блузкой. Днём решили, что мне лучше переодеться, и я надела розовый халат.
В. Вы переодевались до полудня?
О. Нет, сэр.
В. Где находился ваш отец, когда вы спустились вниз в четверг утром?
О. Он сидел в своём большом кресле в гостиной.
В. Где была ваша мать? Вы предпочитаете, чтобы я называл её Миссис Борден?
О. Я скорее предпочла бы, чтобы вы называли её мать. Она была в столовой с метёлкой из перьев для смахивания пыли, вытирая пыль.
В. Где была Мэгги?
О. Она только что вошла через заднюю дверь с палкой и щёткой и пошла за своим ведром воды. Она собиралась мыть в доме окна. Она сказала, что это ей велела миссис Борден.
В. Вы поели завтрак тем утром?
О. Я не ела завтрак, я не хотела есть завтрак.
В. Что произошло сразу после того, как вы спустились?
О. Мэгги ушла мыть окна, а отец пришёл на кухню и сказал, что не знает, зайдёт ли он на почту или нет. А потом я обрызгала водой несколько носовых платков, чтобы их погладить.
В. Ваш отец отправился в центр города?
О. Он ушёл позже.
В. Как долго вы этим занимались—гладили носовые платки?
О. Я не закончила. Мои утюги были недостаточно горячими.
В. Где вы были, когда он вернулся?
О. На кухне.
Возможно, что её воспоминания об этой детали—где она была, когда Эндрю вернулся домой, были просто ошибочными, а, может быть, что это было важной деталью умышленной, значимой лжи. Никто это так и не разгадал, но факт, что ответы Лиззи и Бриджет не совпадали.
Под неотступным расспрашиванием Лиззи сказала, в различные моменты, что она была либо на кухне, либо в столовой, либо наверху. В конечном счёте она остановилась на кухне. Бриджет же непоколебимо помнила, что она была наверху. Она помнила это потому, что Эндрю не мог открыть замки на парадной двери, и когда Мэгги тоже пришлось повозиться, чтобы их открыть, она воскликнула: “Тьфу ты!” а возможно и что-то посильнее, и услышала, как Лиззи наверху засмеялась.
Неизвестно, в чём была значимость различия между их воспоминаниями, но видимо, она существовала.
Тем не менее, в тот момент Ноултон сосредоточил своё внимание на том, чтобы поместить Лиззи наверху тогда, когда, как он будет утверждать, была убита Эбби. Лиззи безо всяких колебаний сказала, что она поднималась наверх.
В. Вы возвращались в свою комнату до возвращения вашего отца?
О. Мне кажется, я относила туда какую-то чистую одежду.
В. Вы там оставались?
О. Нет, сэр.
В. Вы провели какое-нибудь время наверху парадной лестницы до возвращения вашего отца?
О. Нет, сэр.
В. А после того, как он вернулся?
О. Нет, сэр. Я оставалась в моей комнате недолго—только чтобы пришить ленту к одежде.
В. Как долго вы там были?
О. Я была там только для того чтобы отнести одежду и приметать на рукав петлю. Я не думаю, что я провела там больше пяти минут.
В. Знали ли вы что-нибудь о том, что миссис Борден ушла из дома?
О. Она сказала мне, что получила записку, кто-то заболел, и сказала: “По дороге я собираюсь купить что-нибудь на обед”, и спросила, что я хочу на обед.
В. Вы ей сказали?
О. Да, я сказала ей, что ничего не хочу.
В. Вы слышали, как она вернулась?
О. Я не слышала, как она ушла или вернулась, но я полагаю, она ушла.
В. Когда вы нашли своего отца мёртвым, вы предположили, что ваша мать ушла?
О. Я не знала. Я сказала тем людям, которые пришли, “Я не знаю, дома ли миссис Борден; не могли бы вы посмотреть в её комнате.”
В. В тот момент вы предположили, что её нет дома?
О. Я так понимала, я ничего по этому поводу не предполагала.
В. Она сказала вам, куда она идёт?
О. Нет, сэр.
В. Она сказала вам, от кого была записка?
О. Нет, сэр.
В. Вы видели записку?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете, где она сейчас?
О. Нет, сэр.
В. Она сказала, что уйдёт тем утром?
О. Да, сэр.
После этого вопроса предварительное расследование было отложено до 10 часов утра следующего дня.
Толпа снаружи ёрзала и роптала; они ожидали ареста, а была очередная задержка. Журналисты были в равной степени разочарованы и разошлись по пивным, чтобы смастерить что-либо новое, переделанное из старого, и отослать своим редакторам.
К тому моменту у каждой значительной газеты в каждом большом городе в Новой Англии и на Восточном побережье был по крайней мере один представитель на месте, иногда в сопровождении фотографа или художника. Единственное информационное агентство, Ассошиэйтед Пресс, имело своего представителя, а некоторые приехали из таких далёких мест, как Новый Орлеан и Сан Франциско. Их было по крайней мере человек сто. Новость о загадке достигла даже Лондон и Европу.
Газеты, как и люди в Фол-Ривер, были разделены на лагеря за и против Лиззи. В Фол-Ривер “Глобус” продолжал свой ежедневный призыв к аресту Лиззи. “Спрингфилдский Республиканец” выражал обратную точку зрения:
Через всё расследование, проводимое полицией Фол-Ривер, была продемонстрирована редкая несостоятельность, и те причины, которые они приводят, чтобы связать дочь с убийством, наравне с их прочими проявлениями нехватки прозорливости. Только потому, что кто-то, им неизвестный и слишком умный, чтобы позволить им его поймать, убил с бессмысленной жестокостью двоих посреди бела дня на одной из главных улиц города, используя грубую силу намного больше той, которой обладает эта девушка, они делают вывод, что есть причина поверить в то, что она—убийца. Потому что они не нашли никого, гуляющего по улице с окровавленными руками и одеждой, они делают вывод, что это она, вероятно, поорудовав топором с точностью мясника, смыла кровь с рук и одежды.
В любом случае, было уже 5 часов вечера, и предварительное следствие закрылось в ожидании нового дня.
Комментариев нет:
Отправить комментарий