Как и все в доме, Лиззи провела беспокойную ночь, но утром почувствовала себя лучше, достаточно хорошо, чтобы ей захотелось пройтись пешком в центр города, в один из её любимых магазинов, Саржентс, и выбрать ситец для пары платьев, по очень хорошей цене восемь центов за ярд [50 копеек за метр].
Как она сказала, она оделась для выхода в город в платье из голубого батиста с набивным тёмно-синим ромбоидальным узором. Она спустилась вниз около 9:30 часов утра и съела на завтрак только одно печенье (ну, может быть, два) и выпила чашку кофе. Она поболтала с миссис Борден о какой-то ерунде и решила погладить несколько своих лучших носовых платков, которые она постирала накануне.
Миссис Борден сказала ей, что получила записку от заболевшей подруги и собирается пойти навестить её, а потом зайдёт в магазин купить что-нибудь к ужину, и спросила, нет ли чего-нибудь особенного, что Лиззи хотела бы? Лиззи ответила, что она ничего особенного не хочет.
Отец вернулся домой из почтового отделения и ничего для неё не принёс. Она сказала ему о том, что миссис Борден ушла, достала гладильную доску и поставила чугунные утюги на плиту греться.
Слышала ли она, когда принесли записку миссис Борден? Нет, очевидно, приходили до того, как она встала, или после того как она спустилась и ушла на кухню. Она ничего не слышала и саму записку не видела.
Ожидая, пока утюги нагреются, она вышла на задний двор, надеясь, что там будет прохладнее, чем на кухне. Бесцельно слоняясь, она подобрала одну-две груши из-под дерева, с мыслью, что фрукты пойдут на пользу её пищеварению.
Вспомнив, что в следующий понедельник с другими прихожанами её церкви она собирается ехать на загородную прогулку в Марион на заливе Базардз, ей пришла в голову мысль порыбачить там часик-другой на прохладном берегу ручья, и тут она вспомнила что ей, в последний раз, когда она была на ферме, на её снастях не хватало грузил, и что, может быть, ей следует захватить с собой немножко железа или свинца, чтобы соорудить несколько грузил.
Она зашла в амбар, раньше служивший конюшней (лошадей теперь держали в Сванси) и порылась в обрезках металла, которые, как она помнила, лежали там в маленькой коробке. На первом этаже она ничего не нашла, и поднялась наверх на сеновал. К её удивлению, на сеновале было прохладней, и она лениво порылась среди кусков свинца, съела ещё одну грушу, поглядела из окна и, в общей сложности, провела там минут 30, а может и 15 или нечто среднее.
Выходя из сарая она услышала что-то, напоминающее стон, и поторопилась к задней двери в дом. Обнаружив, что та была не заперта, она ворвалась сначала на кухню, а потом понеслась к двери гостиной.
Она открыла дверь и в ужасе отпрянула. Её отец лежал на диване, его лицо покрыто кровью. Она не знала, жив ли он, и не стала разглядывать глубокие раны у него на лице, или его глаз, выдавленный и болтающийся у него на щеке, но ей было понятно, что он безнадёжен.
Она подбежала к задней лестнице и закричала: “Мэгги, спускайся! Быстро! Отец убит! Кто-то вошёл в дом и убил его!” Мэгги прибежала вниз и была немедленно послана через улицу к двухквартирному дому доктора Сибери Боуэн. Там миссис Боуэн сказала ей, что доктора нет дома, но заверила её, что как только он вернётся, она его немедленно пошлёт к ним.
Мэгги прибежала назад и снова была послана, на этот раз, найти мисс Элис Рассел, подругу обеих Эммы и Лиззи.
“Найди её”, кричала Лиззи. “Я не могу оставаться здесь одна.”
Миссис Аделаида Черчилль, чопорная вдова, проживавшая в доме рядом (именуемом «Баффингтон» в честь первого мэра Фол-Ривер, который когда-то там жил), увидела эти перебежки и, выглянув из окна своей кухни, увидела Лиззи, взволнованную и возбуждённую, стоявшую прислонившись к косяку задней двери. Она открыла окно и позвала её: “Что случилось, Лиззи?”
Лиззи ответила, “Ох, миссис Черчилль, приходите! Кто-то убил отца!” Миссис Черчиль немедленно пришла и, увидев, что никакой медицинской помощи нет, побежала искать врача. По дороге ей повстречался газетчик Джон Каннингхэм, и она попросила его сбегать в извозчий двор, находившийся недалеко на той же улице, и позвонить в полицию.
В этих двух версиях событий были один-два пункта, которые смущали полицейских. Во-первых, почему никто не видел и не слышал человека, вторгшегося в дом и совершившего убийства? Во-вторых, каким образом кто-либо смог проникнуть в дом, а затем выйти из него, со всеми этими дверями, запертыми на несколько замков?
Хотя полиция и не была представлена в полном составе, так как многие полицейские находились на ежегодном пикнике в Рокки-Пойнт, к тому моменту полиция заявилась в достаточном количестве. Также набежали друзья и соседи. Тесный дом бурлил, и сотни топтались на улице перед ним.
Аделаида Черчилль и Элис Рассел опекали мертвенно-бледную Лиззи, поочерёдно то прикладывая ей ко лбу прохладный компресс, то обмахивая её соломенным веером, на котором был изображён логотип местной фирмы, торговавшей льдом и ледовыми ящиками. Они сидели на кухне, в стороне от полицейских, толпившихся в проходах, в столовой и в гостиной.
Патрульный полицейский Джордж Аллен, новичок на этом поприще, оказался первым полицейским, прибывшим на место преступления. Один лишь только взгляд на изувеченный труп, и осознание того, что у него было одно из самых видных имён в городе—это было всё, что ему надо было знать. Ему была нужна помощь—помощь от начальства. Он быстро проверил, что передняя дверь заперта, и, подозвав из толпы приятеля, Чарльза Сойера, поставил его у боковго входа, чтобы тот охранял дом, а сам рысцой потрусил в участок с рапортом о том, что случилось на Секонд-стрит 92.
В то же время, когда полицейский Аллен умчался рапортовать, повозка доктора Боуэна остановилась на другой стороне улицы. Лиззи, мертвено бледная и готовая в любую минуту упасть в обморок, пригласила его жестом в гостиную. “Отца убили.”
У него ушло одно мгновение на то, чтобы это подтвердить.
“Видели ли вы кого-нибудь рядом?"
“Нет. Никого.”
“Где были вы?”
“Я была в амбаре, искала там железо. Ох, сейчас упаду в обморок!”
Аделаида и Элис помогли ей подняться из кресла-качалки в чудовищно душной, жаркой кухне и помогли ей перебраться в столовую. Пока доктор Боуэн покрывал тело Эндрю Бордена простынёй, Лиззи обернулась в дверном проходе и спросила его, не может ли он послать телеграмму Эмме, гостившей в Ферхейвен, с просьбой вернуться домой.
Когда все собрались в столовой, Бриджет сказала, что, может быть, миссис Борден находится в доме Вайтхедов, где жила её единокровная сестра. Лиззи сказала, что она так не думает, но что, возможно, она вернулась домой; что она слышала шум. Мэгги, не хотевшая идти наверх одна, попросила Аделаиду пойти вместе с ней посмотреть. Они отправились вместе и, мгновение спустя, Аделаида вернулась в столовую, вся белая.
“Она там?”, спросила Элис.
“Да! Она там, наверху.”
Полицейский Аллен вернулся с подкреплением, полицейскими Маллэйли, Дорти и Виксон. Доктор Боуэн тоже вернулся, отправив Эмме телеграмму, и с ним пришёл патологоанатом Вильям Доллан. Когда в полицейском отделении узнали, что обнаружилась ещё одна жертва, были также посланы полицейские Харрингтон и Мэдли, а также заместитель начальника городской полиции Джон Флит.
Тело Эбби Борден лежало в комнате для гостей наверху парадной лестницы, втиснутое между свежезастеленной постелью и маленьким туалетным столиком. Как и с Эндрю, лежащим внизу на диване, её голова была варварски проломлена. Волосяная накладка, часто использовавшаяся для улучшения причёски или, в случае Эбби, чтобы скрыть назревавшую лысину, лежала рядом на полу. Доктор Боуэн прикоснулся сзади к её шее, чтобы определить температуру тела, и совершенно инстинктивно, пощупал пульс, которого, он знал, не было.
Дверь в гостевую комнату была осторожно закрыта. Сегодня это может показаться случаем половой дискриминации, но с расследованием смерти миссис Борден решили повременить; приоритет был отдан главе семьи и хозяину дома.
Внизу полицейский Майкл Маллэйли осмотрел тело Эндрю и нашёл серебряную цепочку, часы, и бумажник в котором было $85 банкнотами и 65 центов мелочью. Он заметил, что на мизинце Эндрю было золотое кольцо. Если это было убийство ради грабежа, то оно оказалось неудачным.
Он постучался в столовую и, извиняясь, спросил Лиззи, есть ли в доме сечки и топоры. Она, не сомневаясь, сказала ему, что есть и те, и другие и попросила Мэгги показать ему, где они хранились в подвале дома.
Мэгги повела его в подвал и указала на два топора, а также на штукатурный молоток. Один из топоров был явно запачканн кровью, а к лезвию пристали волосы. Он был весь в кровавых пятных, и Маллэйли был уверен, что нашёл орудие убийства. Но Мэгги ещё не всё ему показала. Из углубления в шесть футов [1,8 м.] над печной трубой она извлекла и поставила на землю ящик с разным хламом, и вынула оттуда ещё одну сечку. Несомненно, для Маллэйли это стало последней каплей.
Наверху, Лиззи удалилась в свою комнату, где Элис и её друг, пастор Бак, утешали её. Она сняла тяжёлое утреннее платье и надела розово-белый халат в полоску с блузой из материи в складку. Доктор Боуэн, озабоченный её состоянием, посидел с ней несколько минут, а потом дал ей дозу бромо-кафеина в качестве успокоительного.
Заместитель начальника полиции Флит постучал в дверь, и Элис впустила его. Он хотел знать, когда её отец вернулся домой и что произошло после этого?
Лиззи рассказала ему, как Эндрю возился с замками, как он выглядел слабым и она “помогла ему прилечь” и как она принялась гладить свои носовые платки.
Он спросил, “Как долго вы были в амбаре?” она ответила, что 30 минут или 15 или 20, она не уверена.
Он хотел знать “Почему она была там, в амбаре?” и Лиззи рассказала ему.
“Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы убить ваших отца и мать?”
“Она не моя мать, сэр. Она моя мачеха. Моя мать умерла, когда я была ребёнком.”
Это была сама по себе простая констатация факта, но она стала фразой, которая, как эхо, продолжала звучать на протяжении всего расследования и судебного процесса, да и всю оставшуюся жизнь Лиззи.
Как она сказала, она оделась для выхода в город в платье из голубого батиста с набивным тёмно-синим ромбоидальным узором. Она спустилась вниз около 9:30 часов утра и съела на завтрак только одно печенье (ну, может быть, два) и выпила чашку кофе. Она поболтала с миссис Борден о какой-то ерунде и решила погладить несколько своих лучших носовых платков, которые она постирала накануне.
Миссис Борден сказала ей, что получила записку от заболевшей подруги и собирается пойти навестить её, а потом зайдёт в магазин купить что-нибудь к ужину, и спросила, нет ли чего-нибудь особенного, что Лиззи хотела бы? Лиззи ответила, что она ничего особенного не хочет.
Отец вернулся домой из почтового отделения и ничего для неё не принёс. Она сказала ему о том, что миссис Борден ушла, достала гладильную доску и поставила чугунные утюги на плиту греться.
Слышала ли она, когда принесли записку миссис Борден? Нет, очевидно, приходили до того, как она встала, или после того как она спустилась и ушла на кухню. Она ничего не слышала и саму записку не видела.
Ожидая, пока утюги нагреются, она вышла на задний двор, надеясь, что там будет прохладнее, чем на кухне. Бесцельно слоняясь, она подобрала одну-две груши из-под дерева, с мыслью, что фрукты пойдут на пользу её пищеварению.
Вспомнив, что в следующий понедельник с другими прихожанами её церкви она собирается ехать на загородную прогулку в Марион на заливе Базардз, ей пришла в голову мысль порыбачить там часик-другой на прохладном берегу ручья, и тут она вспомнила что ей, в последний раз, когда она была на ферме, на её снастях не хватало грузил, и что, может быть, ей следует захватить с собой немножко железа или свинца, чтобы соорудить несколько грузил.
Она зашла в амбар, раньше служивший конюшней (лошадей теперь держали в Сванси) и порылась в обрезках металла, которые, как она помнила, лежали там в маленькой коробке. На первом этаже она ничего не нашла, и поднялась наверх на сеновал. К её удивлению, на сеновале было прохладней, и она лениво порылась среди кусков свинца, съела ещё одну грушу, поглядела из окна и, в общей сложности, провела там минут 30, а может и 15 или нечто среднее.
Выходя из сарая она услышала что-то, напоминающее стон, и поторопилась к задней двери в дом. Обнаружив, что та была не заперта, она ворвалась сначала на кухню, а потом понеслась к двери гостиной.
Она открыла дверь и в ужасе отпрянула. Её отец лежал на диване, его лицо покрыто кровью. Она не знала, жив ли он, и не стала разглядывать глубокие раны у него на лице, или его глаз, выдавленный и болтающийся у него на щеке, но ей было понятно, что он безнадёжен.
Она подбежала к задней лестнице и закричала: “Мэгги, спускайся! Быстро! Отец убит! Кто-то вошёл в дом и убил его!” Мэгги прибежала вниз и была немедленно послана через улицу к двухквартирному дому доктора Сибери Боуэн. Там миссис Боуэн сказала ей, что доктора нет дома, но заверила её, что как только он вернётся, она его немедленно пошлёт к ним.
Мэгги прибежала назад и снова была послана, на этот раз, найти мисс Элис Рассел, подругу обеих Эммы и Лиззи.
“Найди её”, кричала Лиззи. “Я не могу оставаться здесь одна.”
Миссис Аделаида Черчилль, чопорная вдова, проживавшая в доме рядом (именуемом «Баффингтон» в честь первого мэра Фол-Ривер, который когда-то там жил), увидела эти перебежки и, выглянув из окна своей кухни, увидела Лиззи, взволнованную и возбуждённую, стоявшую прислонившись к косяку задней двери. Она открыла окно и позвала её: “Что случилось, Лиззи?”
Лиззи ответила, “Ох, миссис Черчилль, приходите! Кто-то убил отца!” Миссис Черчиль немедленно пришла и, увидев, что никакой медицинской помощи нет, побежала искать врача. По дороге ей повстречался газетчик Джон Каннингхэм, и она попросила его сбегать в извозчий двор, находившийся недалеко на той же улице, и позвонить в полицию.
* * *
В этих двух версиях событий были один-два пункта, которые смущали полицейских. Во-первых, почему никто не видел и не слышал человека, вторгшегося в дом и совершившего убийства? Во-вторых, каким образом кто-либо смог проникнуть в дом, а затем выйти из него, со всеми этими дверями, запертыми на несколько замков?
Хотя полиция и не была представлена в полном составе, так как многие полицейские находились на ежегодном пикнике в Рокки-Пойнт, к тому моменту полиция заявилась в достаточном количестве. Также набежали друзья и соседи. Тесный дом бурлил, и сотни топтались на улице перед ним.
Аделаида Черчилль и Элис Рассел опекали мертвенно-бледную Лиззи, поочерёдно то прикладывая ей ко лбу прохладный компресс, то обмахивая её соломенным веером, на котором был изображён логотип местной фирмы, торговавшей льдом и ледовыми ящиками. Они сидели на кухне, в стороне от полицейских, толпившихся в проходах, в столовой и в гостиной.
Патрульный полицейский Джордж Аллен, новичок на этом поприще, оказался первым полицейским, прибывшим на место преступления. Один лишь только взгляд на изувеченный труп, и осознание того, что у него было одно из самых видных имён в городе—это было всё, что ему надо было знать. Ему была нужна помощь—помощь от начальства. Он быстро проверил, что передняя дверь заперта, и, подозвав из толпы приятеля, Чарльза Сойера, поставил его у боковго входа, чтобы тот охранял дом, а сам рысцой потрусил в участок с рапортом о том, что случилось на Секонд-стрит 92.
В то же время, когда полицейский Аллен умчался рапортовать, повозка доктора Боуэна остановилась на другой стороне улицы. Лиззи, мертвено бледная и готовая в любую минуту упасть в обморок, пригласила его жестом в гостиную. “Отца убили.”
У него ушло одно мгновение на то, чтобы это подтвердить.
“Видели ли вы кого-нибудь рядом?"
“Нет. Никого.”
“Где были вы?”
“Я была в амбаре, искала там железо. Ох, сейчас упаду в обморок!”
Аделаида и Элис помогли ей подняться из кресла-качалки в чудовищно душной, жаркой кухне и помогли ей перебраться в столовую. Пока доктор Боуэн покрывал тело Эндрю Бордена простынёй, Лиззи обернулась в дверном проходе и спросила его, не может ли он послать телеграмму Эмме, гостившей в Ферхейвен, с просьбой вернуться домой.
Когда все собрались в столовой, Бриджет сказала, что, может быть, миссис Борден находится в доме Вайтхедов, где жила её единокровная сестра. Лиззи сказала, что она так не думает, но что, возможно, она вернулась домой; что она слышала шум. Мэгги, не хотевшая идти наверх одна, попросила Аделаиду пойти вместе с ней посмотреть. Они отправились вместе и, мгновение спустя, Аделаида вернулась в столовую, вся белая.
“Она там?”, спросила Элис.
“Да! Она там, наверху.”
* * *
Полицейский Аллен вернулся с подкреплением, полицейскими Маллэйли, Дорти и Виксон. Доктор Боуэн тоже вернулся, отправив Эмме телеграмму, и с ним пришёл патологоанатом Вильям Доллан. Когда в полицейском отделении узнали, что обнаружилась ещё одна жертва, были также посланы полицейские Харрингтон и Мэдли, а также заместитель начальника городской полиции Джон Флит.
Тело Эбби Борден лежало в комнате для гостей наверху парадной лестницы, втиснутое между свежезастеленной постелью и маленьким туалетным столиком. Как и с Эндрю, лежащим внизу на диване, её голова была варварски проломлена. Волосяная накладка, часто использовавшаяся для улучшения причёски или, в случае Эбби, чтобы скрыть назревавшую лысину, лежала рядом на полу. Доктор Боуэн прикоснулся сзади к её шее, чтобы определить температуру тела, и совершенно инстинктивно, пощупал пульс, которого, он знал, не было.
Дверь в гостевую комнату была осторожно закрыта. Сегодня это может показаться случаем половой дискриминации, но с расследованием смерти миссис Борден решили повременить; приоритет был отдан главе семьи и хозяину дома.
Внизу полицейский Майкл Маллэйли осмотрел тело Эндрю и нашёл серебряную цепочку, часы, и бумажник в котором было $85 банкнотами и 65 центов мелочью. Он заметил, что на мизинце Эндрю было золотое кольцо. Если это было убийство ради грабежа, то оно оказалось неудачным.
Он постучался в столовую и, извиняясь, спросил Лиззи, есть ли в доме сечки и топоры. Она, не сомневаясь, сказала ему, что есть и те, и другие и попросила Мэгги показать ему, где они хранились в подвале дома.
Мэгги повела его в подвал и указала на два топора, а также на штукатурный молоток. Один из топоров был явно запачканн кровью, а к лезвию пристали волосы. Он был весь в кровавых пятных, и Маллэйли был уверен, что нашёл орудие убийства. Но Мэгги ещё не всё ему показала. Из углубления в шесть футов [1,8 м.] над печной трубой она извлекла и поставила на землю ящик с разным хламом, и вынула оттуда ещё одну сечку. Несомненно, для Маллэйли это стало последней каплей.
Наверху, Лиззи удалилась в свою комнату, где Элис и её друг, пастор Бак, утешали её. Она сняла тяжёлое утреннее платье и надела розово-белый халат в полоску с блузой из материи в складку. Доктор Боуэн, озабоченный её состоянием, посидел с ней несколько минут, а потом дал ей дозу бромо-кафеина в качестве успокоительного.
Заместитель начальника полиции Флит постучал в дверь, и Элис впустила его. Он хотел знать, когда её отец вернулся домой и что произошло после этого?
Лиззи рассказала ему, как Эндрю возился с замками, как он выглядел слабым и она “помогла ему прилечь” и как она принялась гладить свои носовые платки.
Он спросил, “Как долго вы были в амбаре?” она ответила, что 30 минут или 15 или 20, она не уверена.
Он хотел знать “Почему она была там, в амбаре?” и Лиззи рассказала ему.
“Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы убить ваших отца и мать?”
“Она не моя мать, сэр. Она моя мачеха. Моя мать умерла, когда я была ребёнком.”
Это была сама по себе простая констатация факта, но она стала фразой, которая, как эхо, продолжала звучать на протяжении всего расследования и судебного процесса, да и всю оставшуюся жизнь Лиззи.
Комментариев нет:
Отправить комментарий