Дождь! Слава Богу!
Августовская жара спала на второй день предварительного следствия. Вместо того чтобы изнемогать от жары в стопроцентной влажности, толпы любопытных теперь ходили под зонтиками и в резиновых сапогах. К 10 часам утра они заполнили всю площадь. Они ожидали, что чей-либо арест произойдёт в понедельник, и им был практически гарантирован арест во вторник. А была уже среда. Наверняка, арест произойдёт сегодня.
В 10:05 Лиззи напомнили, что она всё ещё под присягой, и она снова предстала для дачи показаний.
В. Когда вы ушли в амбар, где вы оставили своего отца?
О. Он прилёг на диване в гостиной, снял обувь и надел тапки, и снял пальто и надел жилет.
Так называемые “риферы”—двубортные жилеты без рукавов—были более скромным эквивалентом мужской домашней куртки—“смокинга”. Этот штрих—то, что даже в самый жаркий день года он надел свой жилет вместо того, чтобы расслабиться у себя дома в одной рубашке, отражает то, насколько Эндрю был расположен всегда соблюдать условности.
Утверждение Лиззи о том, что он снял обувь и надел тапки является одной из непоследовательностей в её свидетельских показаниях: в тот момент, когда он умер, на Эндрю были чёрные ботинки высотой до щиколотки с резиновыми стрелками по бокам. Возможно, он обыкновенно переобувался в тапки, когда дремал днём, и, возможно, Лиззи просто предположила, что это он сделал и в этот день. Если за этим неправильным показанием и стоял какой-то злой замысел, его никто никогда не смог постичь. Ноултон всё это проигнорировал и энергично продолжил. Его гораздо больше интересовали телодвижения Лиззи в то утро, минута за минутой.
В. Куда вы пошли в амбаре?
О. Наверх.
В. Как долго вы там оставались?
О. Не знаю. Пятнадцать или двадцать минут.
В. Занимаясь чем?
О. Пытаясь найти свинец для грузила.
В. Можете ли вы дать мне хоть какое-то объяснение тому, что именно в этот момент вам вздумалось пойти в амбар искать грузило, чтобы взять его в Марион на рыбалку в следующий понедельник?
О. Я собиралась закончить гладить, но утюги не были достаточно горячими. Я сказала себе, “Пойду попробую найти грузило. Может быть, когда я вернусь, утюги будут уже горячими”. Это единственная причина.
В. У вас была леска?
О. Не здесь; у нас была какая-то леска на ферме.
В. У вас был крючок?
О. Нет, сэр.
В. У вас вообще-то было какое-то приспособление, чтобы удить рыбу?
О. Да, там.
В. Были ли у вас там грузила?
О. Мне кажется, были. Я так давно там не была. Я думаю, что были.
В. У вас не было основания предполагать, что у вас не хватает грузил?
О. Мне не кажется, что на моих лесках они были.
В. Где были ваши лески?
О. Мои лески были там, на ферме.
В. Почему вы решили, что на ваших лесках на ферме не было грузил?
О. Потому что какое-то время назад, когда я там была, их не было.
В. Сколько времени прошло с тех пор, как вы пользовались этими снастями?
О. Возможно, пять лет.
В. И тогда вы оставилих их на ферме?
О. Да, сэр.
В. И вы не видели их с тех пор?
О. Да, сэр.
И так до бесконечности. Вопросы, касающиеся грузил, лесок и удочек, продолжались больше часа. Наверное, тем немногим, которым было разрешено присутстовать на предварительном следствии, казалось, что Ноултону платят поштучно за каждый вопрос. Зачем нужна была вся эта тягомотина по такому незначительному поводу? В конце концов, цель предварительного следствия была разобраться в смерти двух видных граждан, а не возиться с рыболовными крючками и грузилами.
Но Ноултон сеял семена, с которых он надеялся получить урожай потом, перед судом, в присутствии присяжных заседателей. Поход Лиззи в амбар должен был превратиться в банальность, а, если возможно, и вовсе дискредитирован. Если бы он смог убедить жюри, что она просто придумала эту историю о посещении амбара, то она бы оказалась присутствующей внутри дома в тот момент, когда Эндрю был убит. В отличие от алиби Морза, алиби Лиззи было можно высмеять, пусть даже Ноултону и не удастся его опровергнуть.
В течение ещё одного часа он прочёсывал всё, что произошло в то утро. История, которую она и Бриджет рассказали уже дюжину раз, была повторена с поминутными деталями. Новых вопросов было мало. Один вопрос был таким:
В. Был ли на вас в четверг надет передник?
О. Был ли что?
В. На вас в четверг передник?
О. Нет сэр, я не думаю, что на мне был передник.
В. Помните ли вы, был ли на вас передник или нет?
О. Я не помню точно, но я не думаю, что был.
В. Разумеется, у вас есть передники?
О. Да, сэр, у меня есть передники.
В. Постарайтесь сделать усилие и вспомнить, был ли на вас передник или нет?
О. Я не думаю, что был.
В. Постараетесь ли вы вспомнить?
О. Мне не нужен был передник в то утро.
В. Если вы можете вспомнить, я бы очень хотел, чтобы вы вспомнили.
О. Я не помню.
В. И это весь ответ, который вы мне можете дать?
О. Да, сэр.
Ничего полезного в этой перепалке не было. Затем Ноултон переключился на топоры и сечки, и на то, сколько про них знала Лиззи.
В. Был ли у вас когда-либо повод пользоваться топором или сечкой?
О. Нет, сэр.
В. Вы знали, где они хранились?
О. Я знала, что внизу в подвале есть старый топор; это всё, что я знала.
В. Вы знали что-нибудь о сечке внизу в подвале?
О. Нет, сэр.
В. Где внизу в подвале находился старый топор?
О. Последний раз, когда я его видела, он был воткнут в старую колоду для рубки дров.
В. Это был единственный топор или сечка внизу в подвале?
О. Это было всё, о чём я знала.
В. Когда в последний раз вы о нём слышали?
О. Когда наш фермер приходил наколоть дров.
В. Когда это было?
О. Кажется, за год до последней зимы. Кажется, было столько дров, что в последнюю зиму он не приходил.
В. Вы знаете о чём-нибудь, для чего мог понадобиться топор или сечка?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете о чём-нибудь, из-за чего топор или сечка внизу в подвале могли быть запачканы кровью?
О. Нет, сэр.
В. Я не говорю, что так было, но, допустим, внизу в подвале был найден топор или сечка с кровью на них?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете, была ли там внизу сечка, до убийства?
О. Не знаю.
В. Вы не можете сказать, что у вашего отца не было сечки?
О. Я не знала, была ли у него сечка или нет.
В. Вы знали, что там у основания лестницы были найдены сечка и топор?
О. Нет, сэр, я не знала.
В. Представьте себе, что это так. Можете ли вы дать мне какое-либо объяснение того, как они туда попали?
О. Нет, сэр.
В. Допустим, на них была кровь, можете ли вы дать хоть какой-то повод к тому, почему на них была кровь?
О. Нет, сэр.
На судебном жаргоне, подобная постановка вопросов называется подбором компрометирующих материалов. Сами по себе вопросы ничего не значат, но для свидетелей они открывают возможность, самим того не желая, обнаружить что-нибудь, что может быть интересным следствию. В данной схватке явно ни одна сторона ничего не выиграла. Лиззи не отрицала знание о топорах и сечках и лишь подчеркнула, что плохо осведомлена о том, сколько их и где они были.
Описывая возвращение Эндрю из центра города, она снова сказала, что он снял свои сапоги. На этот раз она сказала, что видела как он это сделал. Поскольку она явно этого не видела, странно, что Ноултон не сделал никакого усилия поймать её на этом. Если вместо того, чтобы по-честному ошибаться, она сознательно лгала, это была бы отличная возможность уличить её в этом. Но Ноултон прошёл мимо ее описания, и больше о нём не упоминалось.
Лиззи была вызвана в третий раз на следующий день, в четверг. Ноултон немедленно начал с показаний Бенса о том, что она приходила в аптеку Смита, чтобы купить синильную кислоту в день накануне убийств.
В. Ваше внимание уже было привлечено каким-то полицейским к обстоятельству прихода в аптеку Смита, на углу Колумбии и Мэн-стрит накануне трагедии, не так ли?
О. Я не помню, спрашивал ли меня об этом какой-нибудь полицейский. Кто-то мне об этом говорил. Я не знаю, кто это был.
В. Этот поход в аптеку был?
О. Его не было.
В. Вы знаете, где находился эта аптека?
О. Нет, не знаю.
В. Вы заходили в какую-нибудь аптеку и спрашивали про синильную кислоту?
О. Нет.
К тому моменту Ноултон допрашивал Лиззи в целом в течение 12 часов. Для него, как он позднее определит это, её свидетельские показания были “признанием”—заключение, которое ему затем очень трудно оказалось обосновать. Ещё несколько вопросов, и он закончил.
В. Платье, которое было дано полицейским, это то же платье, которое вы носили тем утром?
О. Да, сэр.
В. Из индийского шёлка?
О. Нет, это не индийский шёлк. Это шёлк и лён. Некоторые называют его бенгалиновый шёлк.
В. Мисс Борден, вы, конечно, понимаете, насколько всем не терпится обнаружить виновника этой трагедии, и те вопросы, которые я вам задаю, служат этой цели. Теперь я прошу вас, можете ли вы предоставить какой-либо ещё факт, или даже подозрение, которое могло бы каким-то образом помочь полицейским в этом деле?
О. Около двух недель назад...
В. Вы собирались рассказать о случае с человеком, который пришёл в дом?
О. Нет, сэр. Это случилось после того, как уехала моя сестра. Однажды вечером я вернулась от мисс Рассел, и когда я проходила в дом, я как всегда оглянулась на боковую дверь, и тут я увидела на боковых ступеньках тень. Я не перестала идти, но пошла медленнее. Кто-то сбежал с лестницы, с восточной стороны дома. Я подумала, что это был мужчина, так как я не увидела юбок, и я была испугана, и, разумеется, я не пошла вокруг посмотреть. Я как можно быстрее поторопилась к парадной двери и заперла её изнутри.
В течение тех трёх дней, что её допрашивали, вызывали и допрашивали также и других: Бриджет, докторов Боуэна и Долана, Эли Бенса, Аделаиду Черчилль, Эмму, Харрингтона, Морза и других. Толпа на улице не становилась меньше; каждое прибытие или отбытие повозки становилось поводом для очередной сенсации. Шел уже седьмой день после убийств.
После того, как Ноултон задал Лиззи этот свой последний вопрос и выслушал её ответ, он попросил её подождать в дежурной через коридор и не покидать здание.
Торопливое совещание имело место в офисе Хильярда в конце коридора. Ордер на арест, который был у него в кармане, был уничтожен, и новый ордер был спешно написан и датирован так, чтобы он мог утверждать, что она никак не принуждалась, когда её допрашивали. Вполне возможно, что он теперь он сожалел о том, что однажды во время допроса потерял самообладание, и выпалил Лиззи: “Вы не ответили на мой вопрос, но вы на него ответите, даже если мне придётся задавать его вам весь день!” Такое его поведение, стань оно известно, сделало бы трудным утверждать, что она давала показания добровольно.
С новым ордером, подписанным судьёй Блэйсделлом, Ноултон и Хильярд покинули здание суда, подозвали извозчика и отправились на дом к адвокату Дженнингсу. Они объявили ему, что готовы арестовать её и спросили, хочет ли он при этом присутствовать. Он сказал, что хочет.
Втроём они вернулись в здание суда и прошли в дежурную, где Лиззи лежала на диване.
“Здесь у меня ордер на ваш арест”, сказал ей Хильярд, “выданный судьёй окружного суда. Я прочту его вам, если вы этого хотите, но вы имеете право отклонить чтение.”
Дженнингс, поджав губы, посоветовал Лиззи: “Отклоните чтение.”
“Вам не нужно его зачитывать,” сказала она маршалу.
[Cноска: Это типично предвзятое освещение событий Портером: на двух страницах подряд он написал, что “Лицо узницы было бледным... её глаза были влажны от слёз...” и она была “почти что в изнеможении”. Он добавил: “Она дала волю своим чувствам и рыдала, как будто её сердце того и гляди разорвётся. Затем у нее началась рвота, и все усилия остановить её были тщетны”. Тем не менее, в том же самом параграфе он написал о её “неэмоциональной натуре” и сказал, что “она не пролила и слезы.” На той же странице он также отметил, что на протяжении всего “открытого, справедливого и беспристрастного” суда, её “защищал выбранные ею адвокат”. Вообще-то, суд был закрытым, а её советчик убран из зала суда.]
В ордере на её арест не упоминалось о убийстве Эбби; она была обвинена только в убийстве Эндрю.
Слово о её аресте немедленно разнеслось среди черни, толпящейся перед зданием суда. Каждый раз, когда открывались двери, толпа устремлялась вперед, и отпихивалась назад полицией. Первой появилась Эмма, в ужасном состоянии, было про неё сказано, но Лиззи не разрешили уйти. Она была обыскана дежурной и заключена под стражу.
Не нашлось подходящей тюремной камеры, в которую можно было было бы её поместить, так что постельное бельё and одеяла были быстро раздобыты, и её оставили одну в дежурной—за прочно запертой дверью.
Эта новость разнеслась вокруг света телеграммой. Газета «Глобус» напечатала следующий торжествующий заголовок:
Августовская жара спала на второй день предварительного следствия. Вместо того чтобы изнемогать от жары в стопроцентной влажности, толпы любопытных теперь ходили под зонтиками и в резиновых сапогах. К 10 часам утра они заполнили всю площадь. Они ожидали, что чей-либо арест произойдёт в понедельник, и им был практически гарантирован арест во вторник. А была уже среда. Наверняка, арест произойдёт сегодня.
В 10:05 Лиззи напомнили, что она всё ещё под присягой, и она снова предстала для дачи показаний.
В. Когда вы ушли в амбар, где вы оставили своего отца?
О. Он прилёг на диване в гостиной, снял обувь и надел тапки, и снял пальто и надел жилет.
Так называемые “риферы”—двубортные жилеты без рукавов—были более скромным эквивалентом мужской домашней куртки—“смокинга”. Этот штрих—то, что даже в самый жаркий день года он надел свой жилет вместо того, чтобы расслабиться у себя дома в одной рубашке, отражает то, насколько Эндрю был расположен всегда соблюдать условности.
Утверждение Лиззи о том, что он снял обувь и надел тапки является одной из непоследовательностей в её свидетельских показаниях: в тот момент, когда он умер, на Эндрю были чёрные ботинки высотой до щиколотки с резиновыми стрелками по бокам. Возможно, он обыкновенно переобувался в тапки, когда дремал днём, и, возможно, Лиззи просто предположила, что это он сделал и в этот день. Если за этим неправильным показанием и стоял какой-то злой замысел, его никто никогда не смог постичь. Ноултон всё это проигнорировал и энергично продолжил. Его гораздо больше интересовали телодвижения Лиззи в то утро, минута за минутой.
В. Куда вы пошли в амбаре?
О. Наверх.
В. Как долго вы там оставались?
О. Не знаю. Пятнадцать или двадцать минут.
В. Занимаясь чем?
О. Пытаясь найти свинец для грузила.
В. Можете ли вы дать мне хоть какое-то объяснение тому, что именно в этот момент вам вздумалось пойти в амбар искать грузило, чтобы взять его в Марион на рыбалку в следующий понедельник?
О. Я собиралась закончить гладить, но утюги не были достаточно горячими. Я сказала себе, “Пойду попробую найти грузило. Может быть, когда я вернусь, утюги будут уже горячими”. Это единственная причина.
В. У вас была леска?
О. Не здесь; у нас была какая-то леска на ферме.
В. У вас был крючок?
О. Нет, сэр.
В. У вас вообще-то было какое-то приспособление, чтобы удить рыбу?
О. Да, там.
В. Были ли у вас там грузила?
О. Мне кажется, были. Я так давно там не была. Я думаю, что были.
В. У вас не было основания предполагать, что у вас не хватает грузил?
О. Мне не кажется, что на моих лесках они были.
В. Где были ваши лески?
О. Мои лески были там, на ферме.
В. Почему вы решили, что на ваших лесках на ферме не было грузил?
О. Потому что какое-то время назад, когда я там была, их не было.
В. Сколько времени прошло с тех пор, как вы пользовались этими снастями?
О. Возможно, пять лет.
В. И тогда вы оставилих их на ферме?
О. Да, сэр.
В. И вы не видели их с тех пор?
О. Да, сэр.
И так до бесконечности. Вопросы, касающиеся грузил, лесок и удочек, продолжались больше часа. Наверное, тем немногим, которым было разрешено присутстовать на предварительном следствии, казалось, что Ноултону платят поштучно за каждый вопрос. Зачем нужна была вся эта тягомотина по такому незначительному поводу? В конце концов, цель предварительного следствия была разобраться в смерти двух видных граждан, а не возиться с рыболовными крючками и грузилами.
Но Ноултон сеял семена, с которых он надеялся получить урожай потом, перед судом, в присутствии присяжных заседателей. Поход Лиззи в амбар должен был превратиться в банальность, а, если возможно, и вовсе дискредитирован. Если бы он смог убедить жюри, что она просто придумала эту историю о посещении амбара, то она бы оказалась присутствующей внутри дома в тот момент, когда Эндрю был убит. В отличие от алиби Морза, алиби Лиззи было можно высмеять, пусть даже Ноултону и не удастся его опровергнуть.
В течение ещё одного часа он прочёсывал всё, что произошло в то утро. История, которую она и Бриджет рассказали уже дюжину раз, была повторена с поминутными деталями. Новых вопросов было мало. Один вопрос был таким:
В. Был ли на вас в четверг надет передник?
О. Был ли что?
В. На вас в четверг передник?
О. Нет сэр, я не думаю, что на мне был передник.
В. Помните ли вы, был ли на вас передник или нет?
О. Я не помню точно, но я не думаю, что был.
В. Разумеется, у вас есть передники?
О. Да, сэр, у меня есть передники.
В. Постарайтесь сделать усилие и вспомнить, был ли на вас передник или нет?
О. Я не думаю, что был.
В. Постараетесь ли вы вспомнить?
О. Мне не нужен был передник в то утро.
В. Если вы можете вспомнить, я бы очень хотел, чтобы вы вспомнили.
О. Я не помню.
В. И это весь ответ, который вы мне можете дать?
О. Да, сэр.
Ничего полезного в этой перепалке не было. Затем Ноултон переключился на топоры и сечки, и на то, сколько про них знала Лиззи.
В. Был ли у вас когда-либо повод пользоваться топором или сечкой?
О. Нет, сэр.
В. Вы знали, где они хранились?
О. Я знала, что внизу в подвале есть старый топор; это всё, что я знала.
В. Вы знали что-нибудь о сечке внизу в подвале?
О. Нет, сэр.
В. Где внизу в подвале находился старый топор?
О. Последний раз, когда я его видела, он был воткнут в старую колоду для рубки дров.
В. Это был единственный топор или сечка внизу в подвале?
О. Это было всё, о чём я знала.
В. Когда в последний раз вы о нём слышали?
О. Когда наш фермер приходил наколоть дров.
В. Когда это было?
О. Кажется, за год до последней зимы. Кажется, было столько дров, что в последнюю зиму он не приходил.
В. Вы знаете о чём-нибудь, для чего мог понадобиться топор или сечка?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете о чём-нибудь, из-за чего топор или сечка внизу в подвале могли быть запачканы кровью?
О. Нет, сэр.
В. Я не говорю, что так было, но, допустим, внизу в подвале был найден топор или сечка с кровью на них?
О. Нет, сэр.
В. Вы знаете, была ли там внизу сечка, до убийства?
О. Не знаю.
В. Вы не можете сказать, что у вашего отца не было сечки?
О. Я не знала, была ли у него сечка или нет.
В. Вы знали, что там у основания лестницы были найдены сечка и топор?
О. Нет, сэр, я не знала.
В. Представьте себе, что это так. Можете ли вы дать мне какое-либо объяснение того, как они туда попали?
О. Нет, сэр.
В. Допустим, на них была кровь, можете ли вы дать хоть какой-то повод к тому, почему на них была кровь?
О. Нет, сэр.
На судебном жаргоне, подобная постановка вопросов называется подбором компрометирующих материалов. Сами по себе вопросы ничего не значат, но для свидетелей они открывают возможность, самим того не желая, обнаружить что-нибудь, что может быть интересным следствию. В данной схватке явно ни одна сторона ничего не выиграла. Лиззи не отрицала знание о топорах и сечках и лишь подчеркнула, что плохо осведомлена о том, сколько их и где они были.
Описывая возвращение Эндрю из центра города, она снова сказала, что он снял свои сапоги. На этот раз она сказала, что видела как он это сделал. Поскольку она явно этого не видела, странно, что Ноултон не сделал никакого усилия поймать её на этом. Если вместо того, чтобы по-честному ошибаться, она сознательно лгала, это была бы отличная возможность уличить её в этом. Но Ноултон прошёл мимо ее описания, и больше о нём не упоминалось.
Лиззи была вызвана в третий раз на следующий день, в четверг. Ноултон немедленно начал с показаний Бенса о том, что она приходила в аптеку Смита, чтобы купить синильную кислоту в день накануне убийств.
В. Ваше внимание уже было привлечено каким-то полицейским к обстоятельству прихода в аптеку Смита, на углу Колумбии и Мэн-стрит накануне трагедии, не так ли?
О. Я не помню, спрашивал ли меня об этом какой-нибудь полицейский. Кто-то мне об этом говорил. Я не знаю, кто это был.
В. Этот поход в аптеку был?
О. Его не было.
В. Вы знаете, где находился эта аптека?
О. Нет, не знаю.
В. Вы заходили в какую-нибудь аптеку и спрашивали про синильную кислоту?
О. Нет.
К тому моменту Ноултон допрашивал Лиззи в целом в течение 12 часов. Для него, как он позднее определит это, её свидетельские показания были “признанием”—заключение, которое ему затем очень трудно оказалось обосновать. Ещё несколько вопросов, и он закончил.
В. Платье, которое было дано полицейским, это то же платье, которое вы носили тем утром?
О. Да, сэр.
В. Из индийского шёлка?
О. Нет, это не индийский шёлк. Это шёлк и лён. Некоторые называют его бенгалиновый шёлк.
В. Мисс Борден, вы, конечно, понимаете, насколько всем не терпится обнаружить виновника этой трагедии, и те вопросы, которые я вам задаю, служат этой цели. Теперь я прошу вас, можете ли вы предоставить какой-либо ещё факт, или даже подозрение, которое могло бы каким-то образом помочь полицейским в этом деле?
О. Около двух недель назад...
В. Вы собирались рассказать о случае с человеком, который пришёл в дом?
О. Нет, сэр. Это случилось после того, как уехала моя сестра. Однажды вечером я вернулась от мисс Рассел, и когда я проходила в дом, я как всегда оглянулась на боковую дверь, и тут я увидела на боковых ступеньках тень. Я не перестала идти, но пошла медленнее. Кто-то сбежал с лестницы, с восточной стороны дома. Я подумала, что это был мужчина, так как я не увидела юбок, и я была испугана, и, разумеется, я не пошла вокруг посмотреть. Я как можно быстрее поторопилась к парадной двери и заперла её изнутри.
В течение тех трёх дней, что её допрашивали, вызывали и допрашивали также и других: Бриджет, докторов Боуэна и Долана, Эли Бенса, Аделаиду Черчилль, Эмму, Харрингтона, Морза и других. Толпа на улице не становилась меньше; каждое прибытие или отбытие повозки становилось поводом для очередной сенсации. Шел уже седьмой день после убийств.
После того, как Ноултон задал Лиззи этот свой последний вопрос и выслушал её ответ, он попросил её подождать в дежурной через коридор и не покидать здание.
Торопливое совещание имело место в офисе Хильярда в конце коридора. Ордер на арест, который был у него в кармане, был уничтожен, и новый ордер был спешно написан и датирован так, чтобы он мог утверждать, что она никак не принуждалась, когда её допрашивали. Вполне возможно, что он теперь он сожалел о том, что однажды во время допроса потерял самообладание, и выпалил Лиззи: “Вы не ответили на мой вопрос, но вы на него ответите, даже если мне придётся задавать его вам весь день!” Такое его поведение, стань оно известно, сделало бы трудным утверждать, что она давала показания добровольно.
С новым ордером, подписанным судьёй Блэйсделлом, Ноултон и Хильярд покинули здание суда, подозвали извозчика и отправились на дом к адвокату Дженнингсу. Они объявили ему, что готовы арестовать её и спросили, хочет ли он при этом присутствовать. Он сказал, что хочет.
Втроём они вернулись в здание суда и прошли в дежурную, где Лиззи лежала на диване.
“Здесь у меня ордер на ваш арест”, сказал ей Хильярд, “выданный судьёй окружного суда. Я прочту его вам, если вы этого хотите, но вы имеете право отклонить чтение.”
Дженнингс, поджав губы, посоветовал Лиззи: “Отклоните чтение.”
“Вам не нужно его зачитывать,” сказала она маршалу.
[Cноска: Это типично предвзятое освещение событий Портером: на двух страницах подряд он написал, что “Лицо узницы было бледным... её глаза были влажны от слёз...” и она была “почти что в изнеможении”. Он добавил: “Она дала волю своим чувствам и рыдала, как будто её сердце того и гляди разорвётся. Затем у нее началась рвота, и все усилия остановить её были тщетны”. Тем не менее, в том же самом параграфе он написал о её “неэмоциональной натуре” и сказал, что “она не пролила и слезы.” На той же странице он также отметил, что на протяжении всего “открытого, справедливого и беспристрастного” суда, её “защищал выбранные ею адвокат”. Вообще-то, суд был закрытым, а её советчик убран из зала суда.]
В ордере на её арест не упоминалось о убийстве Эбби; она была обвинена только в убийстве Эндрю.
Слово о её аресте немедленно разнеслось среди черни, толпящейся перед зданием суда. Каждый раз, когда открывались двери, толпа устремлялась вперед, и отпихивалась назад полицией. Первой появилась Эмма, в ужасном состоянии, было про неё сказано, но Лиззи не разрешили уйти. Она была обыскана дежурной и заключена под стражу.
Не нашлось подходящей тюремной камеры, в которую можно было было бы её поместить, так что постельное бельё and одеяла были быстро раздобыты, и её оставили одну в дежурной—за прочно запертой дверью.
Эта новость разнеслась вокруг света телеграммой. Газета «Глобус» напечатала следующий торжествующий заголовок:
Под замком
Лиззи Борден наконец посадили
Комментариев нет:
Отправить комментарий