На седьмой день суда, во второй половине дня, как главный свидетель обвиненияна свидетельскую трибуну взошёл патологоанатом из Фол-Ривер Вильям Долан.
Он описал в шокирующих деталях различные раны на головах двух жертв и обезглавливание , которое имело место на кладбище “Дубовая роща” в день похорон. Он принёс с собой гипсовые слепки голов и они были представлены в качестве доказательств.
По словам журналиста из “Нью-Йорк Таймс”: “Это был тяжёлый день для заключённой”. Впервые услышав о том, что произошло, когда похоронная церемония была остановлена, она рыдала в открытую. В какой-то момент её пришлось вывести из зала суда.
Долан рассказал, как он шёл мимо дома Борденов, и как его позвали внутрь очень скоро после того, как было обнаружено тело Эндрю. К тому времени доктор Боуэн накрыл тело простынёй. Он застал руки Эндрю всё ещё тёплыми и яркая красная кровь всё ещё сочилась из ран на голове и лице. Затем он поднялся наверх и осмотрел тело миссис Борден, пощупал её голову и руки и обнаружил, что они гораздо холоднее, чем голова и руки Эндрю.
Из-за разговоров о возможном отравлении, он вырезал желудки обеих жертв и собрал образцы молока, доставленного тем утром и накануне. Он сходил с полицейскими в подвал, и ему показали два топора и два тесака. Все эти предметы были отосланы в Гарвардскую медицинскую школу для обследования.
Согласно ему, два волоска прилипли к обуху одного из тесаков, и на топорах были пятна, похожие на кровь. Затем он достал гипсовый слепок головы Эндрю, где каждая рана была обведена голубыми чернилами.
Сколько ран вы нашли на этой голове?
Десять на мясистой части.
А каково было состояние, в общих чертах, черепа мистера Бордена?
Спереди уха, начиная около 1 ½ дюйма перед ухом, к, вероятно, 1+1/2 дюйма за ухом, кость была целиком раздроблена.
В течение почти что часа Долан измерял каждую из ран в гипсовых черепах Эндрю и Эбби и перечислял кровавые пятна обнаруженные возле тел, указывая их число и размеры. Принимая во внимание содержимое желудков и цвет крови возле ран, он счёл, что Миссис Борден умерла первой, от одного получаса до двух часов до того, как Эндрю постигла та же участь.
Когда его спросили, могли ли такие раны, какие он описал на обоих телах, быть нанесены тесаком, находящимся в руках женщины обыкновенной силы, его немногословный ответ был “да”.
На перекрёстном допросе адвокат Адамс перешёл в наступление, прочитав доктору Долану его показания на предварительном следствии:
По вашему мнению, этот тесак, который вы видели, достаточен, чтобы причиить эти рубленые раны?
Да, сэр.
Ран в обоих случаях?
Да, сэр.
Адамс спросил Долана, не хотел ли бы он сейчас изменить эти показания.
Хотел бы; да, сэр.
В чём?
То есть, при условии, что лезвие этого топора имеет определённое расстояние-определённую длину.
Разве вы его тогда не измерили?
Нет, сэр, нет.
А с тех пор вы его измерили?
Нет, сэр.
Это было ошеломляющее признание того, что он определил тесак без ручки как орудие убийства не сделав самое необходимое—не измерив длину лезвия. Нелепость его признания произвела впечатление на присяжных, особенно когда, несколькими вопросами позже, Долан признал, что некоторые из ран были длиной в пять дюймов, на полтора дюйма длиннее, чем лезвие тесака, предложенного как орудие убийства.
Само собой разумеется, вся эта информация была вычеркнута из “библии” Портера.
Когда суд собрался на восьмой день, доктор Долан снова занял место на свидетельской трибуне, чтобы завершить свои показания. На этот раз, вместо гипсового слепка головы Эндрю, он принёс настоящий. Пришедшей в ужас Лиззи было милостиво разрешено во время этой демонстрации сидеть в прихожей.
Из всех тайн, связанных с убийствами Борденов, наиболее глубокая была выявлена первыми несколькими вопросами, заданными доктору Долану адвокатом Адамсом. Обсуждая природу нанесённых по головам Эндрю и Эбби ударов, Адамс задал Долану следующие вопросы:
Вы считаете, что нападающий взмахнул инструментом слева направо, не так ли?
Да, сэр.
И все эти раны могут быть объяснены ударами слева направо?
Да, сэр.
То есть, нанесёнными левшой?
Да, сэр, левшой.
Лиззи была правшой.
Расспрашивающий затем перешёл на другую тему, и об этом больше ни разу не упоминалось, ни на допросах ни при перекрёстных допросах, ни в суммации Робинсона.
Это, казалось бы, почти наверняка оправдало бы Лиззи, если бы эта тема была продолжена. Ни в одном из описаний убийства Борденов эта удивительная деталь даже не упоминается, но протокол судебного заседания налицо и, благодаря тому, что этот вопрос был повторён, не может рассматриваться как стенографическая ошибка.
Почему защита не уцепилась за этот фантом леворукого убийцы мы уже никогда не узнаем. Легко представить себе то презрение, которым Робинсон осыпал бы обвинение, изображая перед присяжными правшу, неуклюже взмахивающего тесаком, который он держит в левой руке, издеваясь над мыслью о том, что такое вообще могло иметь место!
Вместо этого, убийца-левша остаётся одной из самых непостижимых загадок тайны Борденов.
Во время перекрёстного допроса обвинение сделало героическое усилие объяснить, как тесак с лезвием в 3,5 дюйма смог причинить раны длиной в 2 дюйма. Ответ заключался в том, сказал Долан, что не всё лезвие было задействовано. Как, его спросили, мог 3,5-дюймовый тесак сделать рану длиной в 4,5 дюйма? Скользя и пробивая. Всё это было очень ясно до тех пор, пока Адамс, на перекрестном допросе, не задал свой первый вопрос:
“По внешнему виду ран, имеющих различные размеры, как то один, два, три, четыре и пять дюймов, вы вряд ли можете определить длину лезвия, нанёсшего их, не так ли?”
Ответ Долана: “Нет, сэр”.
Затема свидетельскую трибуну был вызван доктор Эдвард Стикни Вуд, врач и химик, возглавлявший бригаду экспертов-криминалистов из Гарварда, и легко представить, как доктор Долан был рад уступить ему кресло. Вуд был румяный, седой, рослый и красивый мужчина, походящий на армейского офицера, загоревшего на долгой службе среди прерий.
Ноултон с первого же дня суда уступил Муди очередь выступать от обвинения. Он занимал главное кресло за столом обвинения, но за всю неделю заседаний он только иногда обменивался тихими, доверительными репликами с Муди. Он следил за показаниями с интересом и вниманием, но было очевидно, что он не горел энтузиазмом. Небезосновательно, сейчас он поднялся, чтобы взять инициативу в свои руки.
За четыре дня до того как начался процесс, он получил письмо от доктора Франка Дрейпера, который вместе с доктором Доланом принимал участие во вскрытии обоих тел на кладбище “Дубовая роща”. Дрейпер, получивший образование в медицинской школе Гарварда, практиковал вот уже 24 года. Он был одним из патологоанатомов графства Саффолк, в котором находится Бостон. Вдобавок, он был профессором судебной медицины в Медицинской Школе Гарварда, занимая позицию, ранее называвшуюся “Профессор судебной медицины”.
В его обязанности патологанатома в Бостоне входило участие в расследовании почти 3500 случаев с летальным исходом, в которых подозревалась или вменялась в вину насильственная смерть Давать показания в суде ему было не в новинку.
31 мая он посовещался с доктором Дэвидом Чивером и написал письмо на четырёх страницах, подробно излагающее, какими будут их показания, когда их вызовут на свидетельскую трибуну. Доктор Чивер также был выпускником Гарвардского медицинского факультета с дальнейшим обучением в Париже. На этот момент он преподавал в том же Гарварде вот уже 23 года, из которых был профессором хирургии 21 год. Также он состоял в штате Бостонского городского госпиталя. Они, написал он, были полностью с друг другом согласны относительно следующих фактов:
1. Что причина и манера смерти были теми же самыми в обоих случаях, а именно, пролом черепа и повреждение мозга из-за ударов по голове.
2. Что орудием убийства был увесистый инструмент с лезвием, как, например, тесак..
3. Что длина лезвия орудия убийства была приблизительно 3,5 дюймов.
4. Что миссис Борден была убита ударами, нанесёнными сзади, когда нападающий стоял над телом расставив ноги.
5. Что мистер Борден был убит ударами, нанесёнными нападающим, стоящим у изголовья дивана, расположенного прямо у двери.
6. Что нападающий был праворуким и пользовался правой рукой, а если использовал обе руки, то левая рука была выше на рукоятке.
7. Что миссис Борден умерла первой и что предположение интервала в один час не противоречит данным о стадии пищеварения, температуре тела и состоянии крови в этих двух случаях.
8. Что жертвы не умерли мгновенно.
9. Что женщина обладает достаточной физической силой, чтобы нанести эти удары, если она наделена типичной для взрослого человека силой.
“Я пишу,” он продолжил, “чтобы в особенности проинформировать вас о двух важных открытиях, которые я сделал тщательно изучив эти два черепа. На черепе мистера Бордена я обнаружил, что удар прямо спереди уха оставил след внутри черепа”.
Этот удар, написал он, перерезал сонную артерию и неизбежно привел к летальному исходу от кровотечения.
Всё это замечательно, должно быть, думал Ноултон, когда он читал этот отчёт. Ничего неожиданного. И тут его как громом поразило: “Другое открытие – ещё более важное. На одном из порезов на черепе миссис Борден около правого уха, был очень незначительный, но явный налёт золочёного метала, которым украшают тесаки когда они изготавливаются; этот налёт (Доктор Чивер полностью подтвердил это наблюдение) означает, что тесак, использовавшийся при убийстве миссис Борден, был новым, недавно принесённым из магазина”.
Этом отсвечивающий налём, согласно ему, можно было увидеть с помощью лупы, и даже невооружённым глазом.
Это должно было стать для Ноултона пресловутой последней каплей. Как он прежде писал генеральному прокурору штата Пилсберри, дело против Лиззи было из рук вон слабым, и он не надеялся получить приговор. И вот в последнюю минуту приходит письмо, в котором двое авторитетных профессионалов – его собственные судебные эксперты – говорят, что тот тесак, на основе которого полиция и обвинение построили своё дело, не мог являться орудием убийства – будучи старым, тусклым и ржавым!
Если бы докторам Дрейперу и Чиверу было позволено изложить то, что они обнаружили со свидетельской трибуны, не было бы смысла продолжать процесс. Обвинение несомненно проиграло платье как вещественное доказательство. В качестве мотива для убийства они опирались на ссору пятилетней давности из-за незначительного куска недвижимости, и теперь, когда и тесак был поставлен под сомнение, единственное, что оставалось у них , это тот факт, что в какой-то момент Лиззи перестала называть Эбби мамой.
Это, должно быть, были те мысли, что крутились в голове смышлённого, практического, достаточно объективного прокурора, когда он приблизился к перилам, чтобы опросить доктора Эдварда Вуда. Раз разговор сейчас будет вращаться вокруг Гарвардских обследований тел, одежды и подозреваемых инструментов, он определённо не хотел слышать от Вуда показаний, упоминающих об открытии докторов Дрейпера и Чивера.
Вуд подтвердил, что в течение последние 16 лет был профессором химии в Гарварде. Его специализацией были яды и кровавые пятна, и его приглашали давать показания на сотнях процессов, подобных этому.
Он сказал, что исследовал два сосуда с молоком и не нашёл присутствия яда ни в одном из них. По его мнению Эбби предшествовала в смерти Эндрю на приблизительно три часа, что в два раза больше, чем 90 минут, которые вычислил Долан.
Затем постановка вопросов тогда перекинулась на тему тесаков, топоров и одежды, которые он тоже получил, и его ответы были всецело отрицательными.
На рукоятке, на боку и на и острие тесака-гвоздодёра было несколько пятен, все из которых казались пятнами крови, но химический и микроскопический анализы дали абсолютно отрицательные результаты. На обоих топорах были пятна, которые казались кровью, но и тут тесты были отрицательные.
Ноултон надеялся на положительный ответ на свой следующий вопрос: “Проверили ли вы, чтобы быть в состоянии определить, возможно ли, что этот тесак был использован в нанесении ран, которые вы описали, а потом вскоре после этого был вымыт так, что следов крови можно было бы и не обнаружить?”
Вуд ответил, что он не мог бы быть отмыт быстро, из-за впадин между обухом и топорищем. Это нарушило картину обвинения, рисующую Лиззи поспешно смывающую с тесака кровь и погружающую его в пепел, чтобы изобразить пыль. Если исходить из того, что она потратила 10 или 15 минут, отмывая его, картина не получается.
Волосы, помеченные ярлыком “взяты с тесака”, были без сомнения, волосы животного, скорее всего коровы.
Было коричневое “пятно”, которое выглядело как кровь, на юбке, которая была на Лиззи, но кровью оно не было. Было ещё одно ниже, но и оно не было кровью. Было одно пятно крови размера приблизительно с маленькую булавочную головку, которое находилось в 8 дюймах от края, которое имело характеристику человеческой крови. На её туфлях и чулках ничего найдено не было.
На перекрёстном допросе Адамс спросил, может ли он [Вуд] определить, что пятно с булавочную головку появилось на нижней юбке Лиззи не из-за её менструации, и Вуд ответил, что не может; что оно могло появиться из-за неё.
Адамс спросил, было ли пятно достаточным, чтобы определить, была ли это вообще человеческая кровь. Ответ профессора был загадочным, “Если оно достаточно, то да.” Возможно, всё это было маловажным. Выдача обвинением этого крошечного пятнышка, как появившегося в результате убийств, было на тот момент совершенно нереальным, потому что любые брызги крови пришлись бы на переднюю часть одежды Лиззи, а не на заднюю. Обвинение даже не попыталось показать, что это пятнышко было группы крови одной из жертв и не пошло дальше фразы “совпадает по качествам с человеческой кровью”. Что же касается того, попало ли оно на одежду изнутри или снаружи, единственный ответ был, что оно было “более отчётливым” снаружи, а это ответ на совершенно другой вопрос. Всё это из-за пятнышка, размером в 0,003 дюйма.
Наконец, вопросы повернули к важной теме разбрызгивания крови на стенах и мебели возле каждого из тел. Для защиты было важно определить объём, расстояние и разнообразие этих брызг, раз было установлено экспертом самого обвинения, что никаких брызг не было ни на теле, ни на одежде Лиззи.
При опросе Вуда после перекрёстного допроса Ноултон попытался принизить их важность, спросив его:
Была ли у вас возможность подумать о разбрызгивании крови, когда удары были нанесены так , как, вы слышали, они были описаны?
Да, сэр.
Что вы можете об этом сказать в общем?
Кровь могла быть разбрызана в любом направлении, а могла и не быть.
То что, нет никаких правил?
Никаких, сэр.
Что именно происходит? Кровь разбрызгивается или бьёт струёй?
Разбрызгивается. Если тупое орудие попадает по луже крови, она, конечно, будет разбрызгиваться, зависимости от случайных обстоятельств.
Есть ли какой-нибудь способ, с помощью которого вы могли бы определить, будет ли какая-либо поверхность возле ран обрызгана или нет? И как сильно?
Нет.
Следует помнить, что Вуд был свидетелем от обвинения и, как таковой, облекал свои показания в такую форму, чтобы помочь обвинению. Ответы на вопросы Ноултона были технически правильны, но они не дотягивали до того, чтобы сойти за объективные. Как человек, хорошо осведомлённый о пятнах крови и человеческой анатомии, Вуд знал, что, в обоих случаях, была разрезана сонная артерия. В этой главной артерии большое давление и, когда она порвана, кровь из неё не течёт; она бьёт струёй и хлещет. Была стопроцентная вероятность, что любой человек, стоявший рядом, был бы обрызган.
Адамс добивался от Вуда лучших ответов:
При условии, что нападающий стоял позади Мистера Бордена, когда эти раны были нанесены и получены, составили ли вы мнение о том, был ли он в той или иной мере обрызган кровью?
Я предполагаю, что он должен был быть обрызган кровью, но я не думаю, что это абсолютно неизбежно.
Вы уже высказали подобное мнение, не так ли?
Да.
И вы даёте это заключение, учитывая те кровавые пятна, которые вы видели на стене и на двери в гостиную?
Прошу прощения. Я исправлю то, что я только что сказал. Ваш вопрос был, если нападающий стоял позади него, у его головы. Я не вижу, как он мог избежать того, чтобы быть забрызганным кровью.
Это было совсем другое дело. Адамс надавил снова:
Какая часть тела получила бы эти брызги?
Выше положения головы жертвы, или от этого уровня вверх. [Показывая руками]
От талии вверх?
Да, сэр.
При условии, что нападающий на Миссис Борден стоял над ней, когда она лежала на полу лицом вниз, и принимая во внимание брызги крови, которые вы там видели, у вас сформировалось мнение о том, был ли её убийца забрызган кровью?
Я не вижу, как нападающий мог бы избежать того, чтобы быть забрызганным кровью в этом месте.
По вашему мнению, какая часть тела оказалась бы забрызана?
От низа тела и наверх.
Таким образом, нападающий был бы обрызган кровью выше талии при убийстве мистера Бордена и ниже талии в случае с Эбби.
Эксперт-криминалист, вызванный обвинением, описал таким образом нападающего, залитого кровью, при том, что каждый свидетель, который был с Лиззи тем утром, не увидел крови на её платье, лице, руках или в её “безукоризненной” причёске.
Довольные Робинсон и Адамс сели на свои места за столом защиты.
Следующим вышел на свидетельскую трибуну доктор Дрейпер.
Сначала он использовал гипсовые слепки двух черепов и подтверждал метки, которые указывали на раны на них.
Лиззи опустила голову вниз почти что на спину своего защитника, экс-губернатора. Не удовлетворённый гипсовыми слепками, Ноултон извинился перед судом, но настоял на том, чтобы сам череп был принесён для использования его свидетелем. Джо Говард, работавший параллельно на несколько газет, так описал эту жуткую сцену:
Это был череп мистера Бордена. Он был завёрнут в белый платок и выглядел как букет, подобный тому, какой дарят возлюбленной. Стопка юридических книг громоздилась высоко на столе перед присяжными и служила пьедесталом для черепа. Профессор снял с черепа платок и поставил его на эту кучу знаний, а челюсть он достал отдельно. Когда доктор поставил челюсть на место, подняв то, что осталось от черепа, он подвинул две части так, что рот открылся и закрылся, как безмолвная челюсть привидения. Зрелище этой двигающейся челюсти заставило зрителей представить себе, что бы она сказала, если бы могла говорить.
Вопрос за вопросом, Ноултон провёл Дрейпера сквозь детальное описание каждой травмы в черепе, какой урон она причинила, её ширина и длина. Лиззи, готовую упасть в обморок, милосердно вывели из зала суда, и ей было позволено сидеть там, где её невозможно было видеть, но откуда она могла слышать то, что происходило.
Мы никогда не узнаем, так что нет никакого толку гадать, какие аргументы использовал Ноултон, чтобы убедить Дрейпера изменить свои показания о том, что орудием убийства был новый тесак с золотистым налётом, который оставил след, когда был нанесён первый удар. Явно то, что его противоречивые показания, – укрывательство. Ноултон поставил вопрос ребром:
[Показывая ему наконечник без топорища] Можете ли вы определить, могло ли это лезвие нанести эти раны?
Я думаю, да.
И позже, при опросе после перекрёстного допроса, Ноултон налегал на “могли ли, по вашему мнению, эти раны, которые вы обнаружили, быть нанесены этим тесаком?” Ответ Дрейпера: “По моему мнению, да, могли”.
Доктору Чиверу, который последовал за Дрейпером на свидетельскую трибуну, был задан этот же самый вопрос. Он ответил, “Этот тесак [держа наконечник тесака без топорища] мог нанести эти раны”.
Теоретически возможно, что ни один из докторов не дал ложное показание под присягой. В ответ на два вопроса Ноултона, Дрейпер сказал, что он “мог” бы причинить эти раны на черепе. Он не сказал, что он “нанёс” их. То же самое можно сказать об показаниях доктора Чивера. Возможно, Ноултон сумел так сформулировать свои вопросы, что, отвечая на них, ни одному из опрашиваемых лиц не пришлось лгать под присягой. Если это и было решением дилеммы, перед которой оказался Ноултон, оно никак не помогло защитить этих гарвардских профессоров от в равной степени серьёзного обвинения – греха умолчания, греха сокрытия им известных фактов. Во всяком случае, это было подтасовкой, не сделавшей чести ни почтенному Гарвардскому университету, или обвинению, представителем которого был Ноултон.
Было почти 5:00, когда доктор Чивер сошёл со свидетельской трибуны. Этот день обернулся полным проигрышем для обвинения, и суд закончил 8-й день заседания.
